Она сидела между Тенью и орком — та самая девушка из его сна. И смотрела на Эдигора полуудивлённо-полуиспуганно, как будто он её чем-то поразил.
Она была такая же смешная, как и во сне. Теперь он вспомнил. Маленького роста, со взъерошенными кудрявыми волосами, напомнившими императору заброшенное птичье гнездо, аккуратным носиком, покрытым веснушками, пухленькими губками, которые так хотелось поцеловать…
Стоп, о чём он думает?
И, конечно, эти глаза. Бархатно-серые, нежные, но испуганные.
Аравейн же обещал, что они никогда не сойдут с листка бумаги!
Эдигор нахмурился и недовольно поджал губы. Почему наставник ошибся? Или он намеренно солгал? И что здесь делает эта девушка… вместе с принцессой Эмиландил, Ленни, орком, гномом и троллем?
Между тем эльфийка поздоровалась и рассказала о причине приезда. Теперь хотя бы этот пункт стал понятен Эдигору. Оставалось непонятным, почему Эмиландил не обратилась к отцу, но это император решил выяснить опытным путём — узнав, что принцесса придёт на аудиенцию к одиннадцати утра, Эдигор попросил Робиара, прибывшего в замок на час раньше, зайти в зал для приёма посетителей.
Однако, увидев лица присутствующих, император засомневался в правильности своего решения. По крайней мере Эмиландил выглядела так, будто собирается немедленно удрать не только из дворца, но и из Лианора, лишь бы подальше от отца.
Мгновением позже дверь вновь открылась, и в комнату вошли Луламэй и Дориана. Император только вздохнул — он просил жену не вставать с постели, но Лу, разумеется, посчитала, что не нужно залёживаться, и вновь вытащила Ану из кровати. Впрочем, присутствие в зале Люка означало, что произошло нечто странное — у Луламэй на такие вещи было своеобразное чутьё.
С момента появления в зале для приёма посетителей императрицы и жены герцога Кросса прошла всего пара секунд, когда неизвестная девушка с бархатно-серыми глазами вдруг прошептала:
— Нет…
Смотрела она при этом почему-то на Дориану. А императрица — на неё.
А затем незнакомка развернулась и выбежала из зала, не обратив никакого внимания на орка и Ленни, что-то крикнувших ей вслед.
— Кто это? — тихо спросила Ана, приблизившись к Эдигору. Он пожал плечами.
— Понятия не имею. Я не успел выяснить её имя. Почему ты обратила внимание именно на неё?
Императрица подняла на мужа задумчивые глаза.
— Я не чувствую её. Так же, как тебя.
— Может, на ней амулет?
— Нет. Я ощущаю такие вещи. Например, вон та девочка, которая сейчас что-то орку втолковывает, закрылась от меня сильным заклинанием. Её я тоже не чувствую, но при этом заклинание вижу. А та девушка… Она такая же, как ты, Эд.
В тот момент, когда оторопевший от заявления Дорианы император пытался осознать её слова, Ленни, крепко ухватив орка за рукав, лихорадочно шептала:
— Не нужно, Рым. Линн необходимо побыть одной. Поверь, с ней всё будет хорошо.
— Откуда ты знаешь? — рычал орк, стараясь высвободиться из её железной хватки.
— Пожалуйста, просто поверь мне, — шептала Ленни, заглядывая ему в глаза. — Поверь, я ведь ни разу вас не подводила.
Рым на несколько секунд застыл, а потом вздохнул и, кивнув, сказал:
— Хорошо. Но если с Линн что-то случится…
— Не случится, — рассмеялась девочка, а затем сказала очень тихо, себе под нос, так, чтобы орк не расслышал: — Она сейчас в надёжных руках.
Какое-то время никто не замечал, что Эмиландил и Робиар так и стоят напротив друг друга, только эльфийка смотрела на отца, а вот Повелитель разглядывал отнюдь не дочь… а Луламэй.
— Лем? — наконец, выдохнул Робиар, делая шаг навстречу сестре императора. — Леми? Это… ты?
Только тут наконец все без исключения обратили внимание на то, что происходит в центре комнаты.
Дориана и Эдигор, обернувшись, тоже уставились на побледневшего Повелителя, замершего в двух шагах от Луламэй. Он протянул к принцессе руку, словно хотел и боялся коснуться девушки.
— Нет, — сказала она, улыбнувшись. — Меня зовут Луламэй, Повелитель. Я — сестра императора.
Робиар, вздохнув, резко опустил руку. Лицо его посерело, глаза, пару минут назад загоревшиеся, потухли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А секундой спустя он резко развернулся и вышел из зала через ту же дверь, в которую немногим ранее вошёл по приглашению императора.
— Отец! — воскликнула Эмиландил и побежала за Повелителем. Следом хотели ринуться Эдигор, орк и тёмноволосый человек, избранник эльфийки, но Ленни резким жестом руки остановила всех.
— Не нужно, — покачала головой девочка. — Они сами разберутся. Герцог, расскажите пока императору о том, что с вами случилось на обратной дороге во дворец.
Услышав это предложение, напоминающее приказ, Люк только улыбнулся — уж что-что, а некоторые манеры Ленни точно переняла от Эллейн.
.
Милли догнала отца в одном из длинных коридоров замка.
Робиар стоял у окна, неподвижный и мрачный, застывший, как тёмное изваяние, и молчал.
Он так ничего и не сказал Эмиландил, пока она за ним бежала. Ни единого слова.
— Отец… — прошептала эльфийка, подходя ближе. Она пыталась понять саму себя, осознать, зачем побежала за Повелителем, но не могла.
— Ты всё ещё называешь меня так, — вдруг сказал Робиар, по-прежнему застывший, как камень, не поворачивая головы. — Зачем, Эмиландил?
Эльфийка сжала кулаки.
— Потому что ты — мой отец. Что бы ни случилось, ты всегда им будешь. Хоть ты и ненавидишь меня.
— Ненавижу? — прошептал он, горько усмехнувшись, но Эмиландил этого не увидела. — А ты? Разве ты не испытываешь ко мне ненависти… дочь?
Она ответила, не колеблясь ни секунды:
— Нет, отец. Не испытываю.
У Повелителя дрогнули плечи.
— Разве? А мне казалось…
— Тебе казалось. Но это не так.
Они замолчали.
Робиар смотрел в окно, на императорский парк, где в зелени деревьев, на берегу пруда, ему чудились две фигурки — женская и мужская, сжимающие друг друга в объятиях. «Кажется, Аравейн наконец встретил ту, которую так долго ждал», — подумал Повелитель, не испытывая по поводу этого, впрочем, никаких чувств.
Он ничего не чувствовал… уже очень давно.
А Эмиландил улыбалась. Она смотрела на затылок своего отца и улыбалась.
— Однажды, когда мне было пять лет, ты решил прогуляться вместе со мной по нашему парку. Было, кажется, лето — я помню яркое солнышко, зелёные листья и траву, цветы и совершенно чудесный запах в воздухе. Я, наверное, даже смогла бы нарисовать этот день, если бы умела рисовать — так он отпечатался в моём сознании.
Мы шли по дорожке, ты держал меня за руку, и я чувствовала себя такой счастливой, что просто разрывалась на части. А потом я заметила в траве мёртвую птицу… маленькую, почти птенца. Я так расстроилась, что в такой чудесный, волшебный день — и вдруг мёртвая птица. А ты взял её в руки и сказал: «Про нашу тёмную магию, Эми, рассказывают много ужасов, но помни — то, что может причинить боль или убить, может и вылечить, спасти жизнь. Наша магия — тёмная, это правда, но ничто не мешает ей при этом нести свет». А потом ты раскрыл ладони, и птичка, чирикнув, улетела прочь, живая и здоровая. Ты разогнал ей кровь и пустил сердце, теперь я понимаю. Но тогда…
Эмиландил подошла к Робиару и дотронулась кончиками пальцев до его плеча.
— Тогда это стало для меня настоящим чудом. Самым лучшим, что случилось со мной в этот день. И ты… ты был самым лучшим. Я просто не могу ненавидеть тебя, отец. Пока в моей памяти ещё есть это воспоминание… Я спрятала его очень глубоко, так глубоко, чтобы никто не мог достать. Я хранила его, потому что я верю в тот день. Верю… по-настоящему верю в своего отца. Тот день… он был в моей жизни, и он был самым лучшим.
Принцесса замолчала, но спустя несколько секунд, так и не дождавшись реакции от Повелителя, продолжила:
— Это воспоминание поддерживало меня в самые трудные минуты, когда мне казалось, что ничего хорошего не было и не будет. Когда я почти ненавидела… и тебя, и братьев. Я знаю, ты презираешь меня, отец. Наверное, за цвет моих волос. Но я хочу, чтобы ты знал — я не испытываю к тебе ненависти.
