успела выдернуть правую руку, которую быстро опустила за пазуху и стала что-то там шарить.
Быстрее молнии дворник и околоточный надзиратель схватили сзади, почти в охапку, мрачную черную фигуру. Та резким движением и со страшной силой успела выдернуть правую руку, которую быстро опустила за пазуху и стала что-то там шарить.
– Врешь… не дам… не вывернешься… – вылетало у бравого дворника, боровшегося с черной фигурой. И когда руки ее были скручены, вопль разъяренного бешенства огласил двор: – Э-эх, попался!
– Ну, Митрофанов, – начал Жеребцов, – довольно маскарада! Вы видите, что, несмотря на ваше чудесное превращение в женщину, вы узнаны. Поэтому бросьте сопротивление. Оно вас не спасет!
Любовница Митрофанова от испуга и волнения едва держалась на ногах и была близка к обмороку. Через пять минут они уже ехали в Управление сыскной полиции в той самой карете, которую наняли сами.
Я беседовал с моим помощником Виноградовым, когда вошедший Жеребцов сообщил нам радостно и ликующе:
– Имею честь доложить вашему превосходительству, что Митрофанов здесь.
– Как?.. Митрофанов? Здесь? – в голос воскликнули мы.
– Да. Я сейчас арестовал и привез его и женщину, по-видимому его любовницу Михайлову.
– Молодец вы, Жеребцов! Я этого не забуду.
– Прикажете их привести?
– Введите сначала Митрофанова. Михайлову, конечно, изолируйте от него.
Прошло несколько секунд. Послышался скрип двери. Я поднял голову и, признаюсь, не без удивления увидел на пороге кабинета высокую, закутанную во все черное женщину.
– Митрофанов перед вами, ваше превосходительство, – сказал Жеребцов, заметив недоумение на моем лице.
– Ловко! – вырвалось у меня.
– Здравствуйте, Митрофанов, – начал Виноградов, подходя к тому. – Мы ведь с вами старые знакомые.
– Действительно, – послышался спокойный ровный голос Митрофанова, – я имел несчастье здесь бывать. Но тогда я знал, за что и почему меня брали и привозили сюда. А теперь я недоумеваю. Я не совершил никакого преступления.
– В самом деле? – насмешливо обратился я к нему. – Значит, вы не сознаетесь, что убили Настасью Сергееву и обокрали ее хозяина, Шнейферова?
– Я не могу сознаться в том, чего не совершил.
– Так, так… Ну, а зачем же на тебе, голубчик, это странное, не свойственное твоему полу одеяние? Зачем ты в бабу нарядился? Кажись, теперь не масленица, не святки.
– Так просто… Подурачиться хотелось…
– Уведите его! – приказал я. – В отдельную! Никого не допускать!
Когда он ушел, я сказал Виноградову:
– Мне кажется, что нам выгоднее прежде допросить его любовницу… Так как их схватили почти врасплох, они не имели возможности сговориться друг с другом.
– Совершенно верно.
– Введите женщину! – приказал я.
– Я крестьянка Псковской губернии Торопецкого уезда деревни Святинской Слободы Аксинья Петрова Михайлова, – начала она.
– Знакома ты с Митрофановым?
– Знакома.
– Ты с ним находишься в любовной связи?
– Да, – тихо проронила она.
– Ну, рассказывай, как ты познакомилась с ним и потом вообще все, что тебе о нем известно.
Рассказ ее сводился к следующему.
Около 12 лет тому назад, будучи еще девочкой, она более полугода жила в качестве прислуги у родителей Митрофанова, затем, уйдя от них, потеряла Митрофанова из виду. В прошлом году, арестованная в Литейной части по обвинению в краже вещей у господ Гончаровых, в конторе смотрителя встретилась с доставленным для содержания в Литейную часть Николаем Митрофановым. Встреча была радостная и трогательная: вор и воровка умильно вспоминали о заре туманной юности.
Будучи в одной части около двух месяцев, она часто встречалась с Митрофановым. «Их не в церкви повенчали и не пели им свадебных гимнов». Их повенчало половое тяготение друг к другу, и свадьбу свою они справляли в укромных уголках полицейской части.
Но вот ее оттуда перевели в тюрьму, откуда, окончив 19 марта того года срок заключения, она была выпущена и оставлена на жительство в Петербурге.
«Вышла я из тюрьмы и сильно стала тосковать по Митрофанову… Узнала, что он все еще в Литейной части содержится. Вскоре получила я от него открытку, в которой он просил меня навещать его раза четыре в месяц. Обрадовалась я, поспешила к своему ненаглядному Колечке. Стал он мне тут говорить, что скоро вышлют его из Петербурга. “Тяжко, – говорит он, – с тобой мне разлучиться, Ксюша. Люблю я тебя вот как!” Заплакала я, да и говорю: “А зачем нам разлучаться? Куда тебя погонят, туда и я пойду за тобой. И мне без тебя нет жизни, голубь ты мой…”»
Наступил конец августа. Отбыв срок заключения, Митрофанов, приговоренный к административной высылке, был отправлен по этапу в Лодейное поле Олонецкой губернии.
Оставив сестре, Устинье Михайловой, свой сундук и чемодан Митрофанова с его вещами, она 27 августа отправилась вслед за Митрофановым в Лодейное поле, но, не доезжая этого места, на станции «Сермус» она встретила… Митрофанова, уже возвращавшегося в Петербург.
«Приехав в Петербург 30 августа, направились мы на Петербургскую сторону, в какую-то гостиницу, где пробыли три или четыре ночи, из этой гостиницы перебрались в другую, где пробыли до утра 7 сентября. Там мы только ночевали, а день проводили в прогулках и посещениях знакомых Митрофанова, которых я не знала. В понедельник, 7 сентября, условилась я с ним, что в этот день мы переедем в комнату к знакомой Пелагеи Федоровой, содержащей на Песках квартиру.
В 7 часов вечера переехала я с нашими вещами туда. Стала поджидать Колю. Он, однако, явился только утром на следующий день. “Где ты был?” – спросила я его. – “У знакомых”, – ответил он».
Далее Михайлова рассказала, что в этот же день они поехали в Шлиссельбург, где, по словам Митрофанова, ему надо было повидать свою бабушку, чтобы перехватить у нее денег. Однако Николай бабушки не видел, гуляли, угощались, ночевали там в гостинице, а утром, возвратившись в Петербург, прямо с вокзала поехали к Устинье Михайловой, где и были схвачены.
– Скажи, – спросил я, – отчего Митрофанов оказался переодетым?
– Я пошла покупать ему папиросы. Только что вышла из ворот, глядь – городовой, околоточный. Меня точно кольнуло что. Уж не за Колей ли, думаю? Пришла я, а он сидит, мой голубчик, и мирно кофе пьет, которым сестра моя, Устинья, нас угощала. Так и так, говорю ему тихо, полиция стоит у ворот, Коля. Побледнел он и говорит мне: а ведь это меня выслеживают, потому что убежал я с этапа. Что делать? Стал он думать и придумал переодеться и под видом женщины проскользнуть мимо полиции. Одела я его в платье моей сестры, пообещав ей вернуть ее вещи в тот же день, и побежала за каретой. Ну, а дальше вы и без меня знаете! – почти зло выкрикнула Михайлова и тут же
