Я еще раз изложил свое предложение возвратить Геринга в должность, которая в начале войны была для него специально создана. Ведь налицо была государственно-правовая конструкция, обставленная всеми полномочиями, даже правом без привлечения Гитлера издавать законы. С ее помощью можно было бы взломать позиции власти, узурпированные Борманом и Ламмерсом. Они вынуждены были бы подчиниться этой инстанции, возможности которой из-за инертности Геринга остались нераскрытыми. Поскольку же после инцидента с рестораном Хорхера Геббельс и Геринг надулись друг на друга, присутствующие попросили меня переговорить с Герингом по этому вопросу.
То, что выбор пал на этого человека, уже в течение ряда лет жившего апатично и роскошно, в свое удовольствие, не может не удивить сегодняшнего наблюдателя — ведь мы предпринимали последнюю попытку мобилизовать все наши силы! Но Геринг не всегда бывал таким, и репутация человека, хотя и склонного к мерам принуждения, но энергичного и умного, каким он был во времена разработки четырехлетки или создания люфтваффе, еще сохранялась. Я не считал исключенным, что, почувствовав вкус к идее, он мог бы вновь отчасти обрести свою прежнюю, не знающую удержу кипучесть. А если — и нет, то такой орган, как Имперский совет по делам обороны все равно может стать тем инструментом, который принял бы радикальные постановления и решения.
Оглядываясь назад, только сейчас я понимаю, что оттеснение от власти Бормана и Ламмерса вряд ли что-либо изменило бы в ходе вещей. Потому что курс, который мы хотели провести, не мог воплотиться в жизнь свержением секретарей Гитлера, а только и исключительно — через оппозицию ему самому. Но это было абсолютно вне мыслимого для нас. Вместо этого мы, скорее всего, удайся нам восстановить наши личные позиции, которым угрожал Борман, были бы снова готовы поддерживать Гитлера в его тупиковой политике и, вероятно, — с еще большим рвением, чем это происходило при Ламмерсе, на наш взгляд, слишком осторожничающем, и при Бормане, погрязшем в интригах. Нам представлялись важными минимальные индивидуальные нюансы, это происходило оттого, что все мы вращались в изолированном тесном мирке.
Это было первый раз, когда я вышел из своей резервной позиции спеца, чтобы включиться в политику. Я всегда старательно этого избегал, но теперь, когда этот шаг был сделан, то произошло это не без определенной внутренней логики. Было бы заблуждением полагать, что я мог сосредоточиться исключительно на профессиональных задачах. В авторитарной системе, если ты хочешь удержаться в руководящей группе, неумолимо вовлекаешься в политическую борьбу за рычаги власти.
Геринг надолго засел в своей летней резиденции в Оберзальцберге. Как я узнал от Мильха, разобиженный тяжкими упреками Гитлера за руководство люфтваффе, он удалился в длительный отпуск. Он сразу же согласился принять меня на следующий же день, 28 февраля 1943 г.
Атмосфера нашей многочасовой беседы была вполне дружеской, непринужденной, вполне соответствовавшей обстановке относительно небольшого дома. Я был как-то озадачен — и это врезалось в память — его ярко-красным маникюром и заметно подкрашенным лицом, тогда как огромная рубиновая брошь на зеленом бархатном шлафроке меня уже давно уже не удивляла.
Геринг спокойно выслушал мое сообщение о нашем совещании в Берлине и наше предложение. Время от времени он вытаскивал из кармана неоправленные драгоценные камешки и медленно пропускал их между пальцами. Его, казалось, радовало, что мы вспомнили о нем. Он также усматривал в тенденциях, проявившихся в связи с возвышением Бормана, опасность и согласился с нашими планами. Только против Геббельса он был настроен очень резко из-за известного эпизода. Тогда я предложил ему пригласить к себе министра пропаганды и обсудить основательно наш план и с ним лично.
Геббельс прибыл в Берхтесгаден уже на следующий день, где я проинформировал его о результатах встречи. Вместе мы отправились к Герингу. Я предпочел удалиться, а они оба, хотя между ними сохранялась постоянная напряженность, выговаривались. Когда меня снова подключили к беседе, Геринг потирал от удовольствия руки, прдвкушая предстоящую борьбу; он старался подать себя с самой привлекательной стороны. Прежде всего следует усилить Совет министров по вопросам обороны Рейха по его персональному составу. Геббельс и я должны стать его членами. То, что мы не были ими до сих пор, только доказывало ничтожность этого органа. Обсудили и необходимость сменить Риббентропа: министр иностранных дел, который по должности своей должен был бы склонить Гитлера к более разумной политике, является сейчас всего лишь рупором Гитлера и потому неспособным в неблагоприятной военной обстановке находить политические решения.
Все более возбуждаясь, Геббельс продолжал: «Как и в Риббентропе, фюрер совсем не разобрался в Ламмерсе». Геринг вскочил с кресла: «Все время встревает и пускает торпеды мне в бок. Но теперь с этим будет покончено! Я уж позабочусь об этом, господа!» Было видно, что Геббельс получал искреннее удовольствие от ярости Геринга, старался еще больше подзудить его, но и опасался импульсивности тактически неискушенного рейхсмаршала: «Уж положитесь на нас, господин Геринг, мы откроем фюреру глаза на Бормана и Ламмерса. Важно только не пережать. Мы должны действовать без спешки: Вы же знаете фюрера». Обретя снова присущую ему осторожность, он добавил: «С остальными членами Совета министров мы ни в коем случае не должны говорить чересчур напрямик. Им отнюдь не следует знать, что мы собираемся постепенно вытеснить „тройку“. Мы — союз верных фюреру. У нас нет честолюбивых помыслов. И если каждый из нас будет поддерживать перед фюрером другого, то вскоре мы будем сильнее всех прочих и сможем возвести вокруг фюрера прочный защитный вал!»
Геббельс возвращался очень довольным: «Из этого что-то выйдет! Вы не находите, что Геринг прямо-таки ожил?» В последние годы я, действительно, не видел Геринга таким свежим, решительным и отважным. Во время продолжительной прогулки по мирным окрестностям Оберзальцберга Геринг и я поговорили о карьере, которую пробил себе Борман. Я со всей откровенностью поведал ему, что Борман нацеливается не менее, не более, как на то, чтобы стать преемником Гитлера и что он не остановится ни перед чем, чтобы его, Геринга, да и всех нас оттеснить от Гитлера. Я упомянул также, что Борман теперь не упускает ни малейшей возможности для подрыва авторитета рейхсмаршала. Геринг внимал с нарастающим напряжением. Рассказал я и о чаепитиях у Гитлера в Оберзальцберге, из которых Геринг был исключен. Там я мог наблюдать тактику Бормана в непосредственной близости. Он никогда не идет в открытую, он осторожненько обыгрывает всякие мелочи, которые срабатывают затем по своей совокупности. Так, во время одного из чаепитий Борман, чтобы навредить Шираху (нужен комментарий — В.И.), высказывал довольно ядовитые вещи о его пребывании в Вене, когда же Гитлер в этой связи высказал некоторые критические замечания, то Борман осторожно и тонко не согласился с ними. Напротив, он тотчас же принялся расхваливать Шираха, но так, чтобы похвалы эти сохраняли определенный негативный привкус. Примерно через год Борман добился того, что Гитлер стал скварно, почти враждебно относиться к Шираху. Теперь Борман в отсутствие Гитлера с презрительной миной отваживается на следующий шаг и внешне как бы безобидно, а по существу — уничтожающе может заметить, что фюрер отлично вписывается в атмосферу Вены, где и без того все интригуют всех. Примерно таким же образом, добавил я, Борман будет подтачивать и его, Геринга, авторитет.
Конечно, труда это для Бормана не должно было составить. Геринг давал немало поводов. Как раз в те же дня Геббельс каким-то извиняющимся тоном высказался о «одеяниях в стиле барокко», производящих на тех, кто не знает Геринга ближе, довольно-таки комическое впечатление. По усвоенной им манере держаться как-то не заметно, чтобы он отдавал себе отчет в своей несостоятельности как главнокомандующий люфтваффе.
Много позднее, в начале 1945 г., Гитлер как-то во время «ситуации» самым презрительным образом, перед всеми участниками, оскорбил своего рейхсмаршала. Геринг посетовал тогда горестно адъютанту Гитлера от ВВС Белову: «Шпеер был тогда со своим предостережением совершенно прав. Теперь Борман добился этого». Геринг ошибался — Борман добился своего еще в начале 1943 г.
Чуть позже, 5 марта 1943 г., я полетел в ставку, чтобы получить некоторые распоряжения по производству вооружений. Но главным образом я хотел продвинуть замысел союза между мной, Герингом и Геббельсом. Без особых трудностей мне удалось испросить у Гитлера приглашение Геббельса в ставку. Мысль, что разговорчивый министр пропаганды составит ему общество на один день в уединении ставки, пришлась ему по душе.
