Иллюзии… Они не так часты и не так уж редки. И чем маневренней самолет, чем больше перегрузки испытывает пилот, тем вероятней встреча с "ложным" восприятием слепого полета, особенно если летчик один в кабине.
Поединки с иллюзиями чаще всего заканчиваются победой человека. Но… всякое бывает!
В памяти Сохатого всплывает уникальный в своей неповторимости случай, когда летчик, по его докладу, половину полета, как ему казалось, находился "вниз головой". Воевал сам с собой из последних сил, летел до момента прихода на аэродром, а потом доложил на землю, что побежден, и выпрыгнул.
"Хорошо, когда один. Выпрыгнул, и все, а если людей в самолете много, а парашютов нет? Сомнение в показаниях приборов ― конец. Но и тут нельзя быть очень доверчивым, надо работать по правилу: не верь одному прибору верь только группе приборов. Их коллектив не подведет".
Сохатый стал вспоминать известные ему случаи, связанные с появлением иллюзий, и остался недовольным их малочисленностью. С сожалением подумал: "Редко летчики докладывают о появлении иллюзий в полете. Не говорят… Скрывают свою беду от врачей и командиров. Иногда врут, что они никогда с $тим не встречаются. Ставят себя под удар, ходят по тонкой жердочке. И виноваты в такой скрытности прежде всего, видимо, командиры и врачи, которые, узнавая об иллюзиях, чаще всего снимают пилота с летной работы, вместо того, чтобы лечить и тренировать. Так проще…"
Иван Анисимович заставляет себя снова пережить ложь головы и тела, чтобы лучше запомнить охватившее его чувстве опасности, страшное напряжение борьбы с невидимым врагом, прячущимся в лабиринтах собственного "я".
Сохатый анализирует свое поведение, сопоставляет его с действиями экипажа. Он благодарно, проникаясь еще большим уважением, думает о штурманах и стрелках, которые, не имея на своих рабочих местах авиагоризонта ― прибора, показывающего положение самолета в пространстве, во много раз чаще, нежели летчики, испытывают ложные ощущения, но никогда не поднимают паники, доверяя свою жизнь командирам. Остаются работоспособными, справляясь в этих условиях со своими сложными обязанностями.
Как нелегко, оказывается, управлять собой. И этому искусству надо учиться всю жизнь.
В морозный день
Сохатый не летел, а купался в яркости, дневного зимнего неба. С высоты в семь тысяч метров он видел: более чем на двести километров вокруг. Огромность открывавшегося взору простора создавала впечатление неподвижности. Ивану казалось, что его истребитель, летящий со скоростью девятьсот километров в час, жаворонком завис над белоснежной долиной.
Впереди, за силовым каркасом фонаря кабины, во всю ширь горизонта сверкали снежными вершинами горы. Параллельные гряды вздыбленной силами недр земли уходили вдаль и где-то за хребтом, растворялись в голубой прозрачности.
Иван любовался окружающим великолепием, словно находился не в самолете, а на смотровой площадке круговой; панорамы, раскрывающей посетителю чудеса зимней природы не сплошным полотном, а набором отдельных картин.
Распахнувшиеся дали настолько завладели Сохатым, что, несмотря на плотно подогнанную к лицу кислородную маску, ему почудился на вдохе запах свежего снега. На мгновение он. увидел себя идущим на лыжах среди таежной, сверкающей снегом тишины; ощутил, как зима насквозь пропитала его тело лесом, голубоватыми дымками. И от этого короткого видения суховатый на вдохе кислород, поступающий из легочного автомата, показался мягче.
Полет на истребителе в такую погоду для Сохатого ― настоящий праздник. Правда, после полетов на бомбардировщике или транспортной машине ему всегда приходится заново "притираться" к тесноватой "миговской" кабине, перестраивать себя на "истребительский" лад; ведь теперь приходится работать в воздухе уже не экипажем, во всем рассчитывать только на себя.
Самолет приближается к свободному от рейсовых трасс району, к месту, над которым разрешается использовать любые скорости, высоты, курсы полета и "ходить на голове". Иван подтягивает потуже привязные ремни и закрепляет их на стопор, жестко связывая свою судьбу с истребителем, ― готовится к каскаду невероятных фигур. Мысленно еще раз проигрывает последовательность выполнения маневров, перебирает детали задания и невольно подмечает, что на каждом типе машины ― он, летчик, разный, как непохожи друг на друга и самолеты, проходящие через его руки и сердце.
"Что же тебе больше нравится? ― спрашивает он себя. ― Экипаж или вот такое гордое соколиное одиночество?" После короткого раздумья приходит ответ: "Надо, наверное, все испытать, чтобы полностью понять летчиков и воздух, самолеты и авиаконструкторов. Однолюбом можно и должно быть в личном, а в деле нельзя уподобляться болотному кулику, стоящему на своей самой высокой кочке… Если бы я не знал многих машин, то мог бы, наверное, сейчас упрекнуть конструкторское бюро за отсутствие некоторого комфорта в кабине, но это было бы нечестно. Прежде чем хвалить или ругать кого-то, надо поставить себя на место людей, сделавших этот истребитель. Тогда оценишь их труд, умение и изобретательность: в десятиметровой длины "сигару" менее метра в поперечнике сумели "втиснуть" баки, двигатель, три прекрасные пушки с боекомплектом снарядов, усадить летчика, выделив ему вполне приличное местечко, разместив кабину в стволе воздушного канала, питающего силовую установку.
"Миг", с кем тебя сравнить? С хищной птицей или с ласточкой, поджавшей в планирующем полете крылья? Все же, наверное, ближе всего ты к белому кречету, потому что сделан из серебристого дюраля".
Пешеход в пути чаще всего смотрит вдаль. Когда же ему надо увидеть, на что становится нога, он наклоняет голову. У летчиков намного сложнее. В воздухе все, что рядом с самолетом, закрыто крылом или фюзеляжем, поэтому непросто увидеть, что прямо под тобой.
"Миг" не был исключением: борта кабины выше плеч летчика, а в плексигласовом колпаке только голова, возвышающаяся над "сигарой" всего на каких-нибудь тридцать сантиметров. Сохатому же сейчас было необходимо точно определить свое местоположение над землей, а для этого ― посмотреть, что под самолетом.
Он делает едва заметное движение ручкой управления вправо, и "Миг", послушный его воле, переворачивается через правое крыло на спину ― небо для Сохатого превращается в голубое море, а земля ― в бело-зеленые облака. В снежно-лесном разноцветье Иван находит нужную ему ниточку дороги, обвивающуюся вокруг двух сопок, и населенный пункт около них.
"Все правильно. Я в назначенном месте, и можно начинать". Сохатый нажимает кнопку передатчика:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
