В банке Шульц-Степанков, ни с кем не здороваясь, сразу прошел в кабинет управляющего – Петра Петровича Иванюка, с которым их связывали не только мастерски провернутые валютные операции, но и большая личная симпатия. Завзятый германофил, Петр Петрович мечтал переехать на жительство в страну своих грез, и Герман Узимович обещал устроить ему протекцию в тамошних деловых кругах. Управляющий Иванюк обладал цепким, аналитическим умом и как дважды два мог доказать любому, что, если бы не досадное недоразумение, не капитуляция Германии во второй мировой войне, а наоборот, если бы капитулировала Россия, они давно жили бы припеваючи и, как остроумно заметил один молодой человек на телевидении, по уши заливались баварским пивом. Надо заметить, тихий банкир Иванюк был сторонником крайне радикальных решений в геополитике. К примеру, он предлагал оригинальный выход из нынешнего экономического тупика, в который завели страну окопавшиеся в Думе коммунисты. Натовскому начальству, вместо того чтобы сотрясать воздух пустыми угрозами, следовало посадить на самолеты морских пехотинцев и сбросить десант в районы дислокации шахтных ракетных установок. Одной дивизии, как он полагал, вполне хватит, чтобы вырвать у России основательно подгнивший ядерный зуб. После этого с ней можно делать все что угодно, хоть перепахать под целину, никто и пикнуть не посмеет. Шульцу-Степанкову нравились горячие, иногда излишне романтичные высказывания образованного русского друга, в принципе он со всем соглашался, хотя иногда возражал по отдельным пунктам.
Допустим, одобряя в целом доктрину принудительного вхождения в западную цивилизацию, он сомневался, что русский мужик спит и видит бочки баварского пива. Чересчур для него изысканно. Свекольная ханка, маковый сырец – еще куда ни шло. Но главное, что истинно необходимо так называемому россиянину, чтобы он не чувствовал себя обделенным судьбой, – это крепкий, волосатый кулак, висящий над черепушкой. К этой мысли его привели наблюдения за примитивной жизнедеятельностью федулинцев, типичных представителей российской элиты. Петр Петрович посмеивался, слушая его возражения, радостно потирал руки: "Одно другому не мешает, дорогой герр Шульц, не мешает одно другому. Пиво пивом, кулак кулаком – это вещи вполне совместимые".
…Банкир сидел за огромным столом, покрытым зеленым бильярдным сукном, и прогладывал какие-то сводки. Увидев в дверях Шульца-Степанкова, радостно вскрикнул и бросился к нему навстречу, раскрыв объятия.
Глаза в очках с позолоченными дужками сияли, как две электрические лампочки.
– Черт побери, кого я вижу, сюрприз-то какой! И без предупреждения, да как же так, герр Шульц? Мы бы встретили, все, как положено.
Генрих Узимович брезгливо подставил щеки для непременных для россиян, в подражание чокнутому президенту, троекратных поцелуев. Он был несколько озадачен.
– Почему без предупреждения, герр Питер? Я получил факс. Груз из Мюнхена…
В последующие полчаса Иванюк нещадно разносил своих сотрудников, пытаясь выяснить, кто устроил нелепый розыгрыш. Вызывал в кабинет по одному, топал ногами, кричал, брызгал слюной, а некую пожилую даму оттаскал за космы, но толку не добился. Наблюдая за этим, явно устроенным для него лично, спектаклем, Генрих Узимович наливался тяжелой обидой. Немыслимо!
Дикая страна! Ведь пришло кому-то в голову так гнусно подшутить над солидным человеком. Поймать бы мерзавца и вкатить ему десять кубиков первоклассного препарата СБ-618. Конечно, если только это действительно розыгрыш, если за этим не кроется какая-то пока непонятная интрига.
Оставшись одни, за рюмкой доброго, пятидесятилетней выдержки бурбона они обсудили происшествие со всех сторон. В конце концов пришли к выводу, что ничего серьезного в этой шутке не крылось: скорее всего, мелко пометил какой-то банковский клерк, возможно, за что-то обиженный на одного из них.
– Уеду, – горько посетовал Иванюк. – Соберусь и уеду. Жену с детьми, вы же знаете, отправил в прошлом году. Пока они в Швейцарии. Но это временно. Если вы не передумали…
– А как же банк? – поинтересовался Шульц.
– Что банк? Работать невозможно нормально. Вы следите за новостями? Коммуняки опять пролезли в правительство. Бред, нелепица! Наши уже многие отчалили.
И я уеду. Хватит! Нахлебался этого говна, на две жизни хватит. Объявлю себя дефолтом – прощай! Хоть подышу чистым воздухом на старости лет… Кстати, дорогой герр Шульц, надеюсь, наши договоренности остаются в силе?
– Разумеется. – Шульц посмаковал на языке острую, восхитительную жидкость. – Разумеется, герр Питер.
Только к чему такая поспешность? Все-таки вы полезнее пока здесь. Если все сразу разбегутся…
Банкир склонился к нему, положил руку на колено.
В глазах свинцовая тоска.
– Все понимаю, Генрих Узимович, все понимаю. Но всему есть предел. Есть предел человеческим силам. Вы, дорогой друг, прожили среди дикарей два года и то, замечаю, у вас руки дрожат, а я здесь сорок лет. Практически безвылазно. Каково по-вашему?
– Трудно, – согласился Шульц. – Но, честно говоря, если бы не эти дикари, откуда вы взяли бы свои миллионы?
– Иногда, поверьте, готов отдать все до копейки, лишь бы знать, что этот гноящийся чирей, эта смердящая помойка закрашена на карте в зеленый цвет. Понимаете меня, дорогой герр Шульц?
Генриха Узимовича растрогала искренность банкира.
Первое время, очутившись в России и встречаясь в основном с победившими демократами, с так называемыми новыми русскими, он поражался ненависти, которую они испытывали к родным пенатам, к земле, которая их вскормила. В этом было что-то больное, противоестественное. Возможно, так на новом историческом витке проявлялась пресловутая загадочность славянской души. Как у католика и горячего патриота Саксонии, такое отношение к родине предков, к их обычаям и обрядам, к языку и преданиям не могло вызывать у него никаких чувств, кроме презрения. Но с банкиром Иванюком случай особенный. Этот человек по-настоящему страдал от своей душевной неустроенности: Генрих Узимович жалел его, как врач иногда жалеет больного, предлагающего любые деньги за излечение, не понимающего простой истины, что даже за деньги здоровья не купишь.
– Если невмоготу, – сказал он, – тогда о чем говорить, герр Питер… Помните, я обещал похлопотать о присвоении вам звания "Лучший немец года"?
– Помню, конечно. Не получается?
– Напротив. Недавно мне сообщили друзья – дело почти решенное.
В неописуемом волнении банкир осушил рюмку, его худощавое лицо осветилось прелестной, наивной улыбкой…
…За баранкой "ситроена" вместо Жорика Пупкова расположился незнакомый, смурной мужик в кожаной кепке, причем Генрих Узимович обнаружил это, когда уже уселся на сиденье и захлопнул дверцу.
– Какого черта! – взревел Шульц. – Вы кто такой?
– Не волнуйтесь, мистер, – добродушно отозвался незнакомец, сверкнув бельмом на левом глазу. – Вреда вам никакого не будет. Небольшая прогулка.
– Какая прогулка?! – завопил доктор. – Что вам надо? Где Георгий?
Мужчина не ответил. Они уже ехали на довольно большой скорости, а выпрыгивать на ходу из машины Шульц не умел. Хотя особенно опасаться было нечего. К иностранцам у россиян, несмотря на нынешний бардак, сохранилось трепетное отношение, как у папуасов к Миклухо-Маклаю. Опасность могла исходить разве что от свободолюбивых чеченцев, которые после военной победы над Россией будто с цепи сорвались. Но за баранкой горбился явный русачок, и вид у него был дремучий.
На всякий случай Шульц-Степанков предупредил:
– Учтите, я иностранный подданный с правом дипломатической неприкосновенности.
– Надо же, – удивился Мышкин. – А по-нашему шпаришь без акцента в натуре. Никогда бы не догадался, что ты немец.
На Генриха Узимовича повеяло жутью. Немец! Откуда он знает?
– Где Георгий? – повторил он. – Почему вы не отвечаете? Вы его ликвидировали?
Мышкин обернулся, подмигнул белым глазом. , – Как у вас мозги интересно устроены. Коли человек помочиться пошел, значит, обязательно его ликвидировали.
– У кого это у нас?
– Как у кого? У наперсточников.
Генрих Узимович затих, напряженно размышлял. Мужик с виду нормальный, но явно не в себе. И шизоидность у него какая-то веселая, не медикаментозная. Такая шизоидность присуща сильным людям, когда они идут к четко просматриваемой цели. Очень опасное состояние и очень опасные люди. Генрих Узимович надеялся, что в России таких уже не осталось, реформа глубоко копнула.
В Федулинске он их точно не встречал. Тут было о чем подумать. Если это все-таки похищение, то какой потребуют выкуп? И куда их направить за деньгами – к Хакасскому, к Иванюку или к своему поверенному в Мюнхен?
