Земля и Металл. А где-то во вселенной прятались Вода, Дерево и Огонь. Их еще предстояло найти.
Я сидел по-турецки у ног матери Хаалы. Мы пили кофе и болтали о разных пустяках. На полу лежал нью-багдадский белый ковёр, украшенный узором из птичьих глазок. Двойная монашеская мораль: Хаала ненавидела пиратов, однако с удовольствием пользовалась плодами пиратства. Думаю, она просто отдыхала от аскезы.
– Расскажи мне ещё о Лангедоке, – предложила она. Кофейная чашечка в её пальцах перевернулась. Кофе не выплеснулся – чашка была пуста. Меня кольнули угрызения совести: какая-никакая, а Хаала – дама. За ней надо ухаживать.
– Позвольте, я налью вам, – предложил я. Монахиня рассеянно протянула чашку. Тёмно-коричневая струя из кофейника плеснула чуть мимо, и брызги попали на кожу Хаалы. Монахиня поморщилась.
– Простите, – пробормотал я.
– Ничего, ничего… Со мной постоянно что-то такое случается, – она устало улыбнулась, – да что же за проклятие такое… Вы говорили, будто видели на обречённой планете одну из наших сестёр.
– Да. Асмику.
– Я слышала о ней. В возрасте четырнадцати лет мы отправили её к мирянам. Это страшный грех. К сожалению, храму нужны пси-модификанты. Мир, построенный вами, слишком жесток. В нем не выжить без оружия. Я слышала, – тут монахиня запнулась, – что на Лангедоке женщин принуждали вступать… в противоестественную связь, – голос изменил ей, – с мужчинами иной расы?
Далась ей эта связь. Я вспомнил Асмику. Бойкая шпионка. Да ещё и бывшая монашка… Вряд ли она после модификации надолго задержалась в монастыре.
– Лангедок – это концлагерь, мать Хаала. Узник не принадлежит себе. И выбирать зачастую приходится лишь между унижением и смертью.
– Или грехом, ты хочешь сказать? По счастью, наша девочка избегла этой судьбы. Уж действительно: лучше погибнуть в печи, чем услаждать мужчин врага.
Руки монахини дрожали так, что кофе расплескалось. Чтобы скрыть дрожь, она поставила чашку на столик.
– Почему погибнуть? Асмика жива.
– Что? – Хаала распахнула глаза от удивления. – Но откуда ты можешь знать?
Наития обычно приходят из ниоткуда. У меня возник план. Асмика, Асмика, шпионка непутёвая. Опять ты меня спасаешь.
– Я кое-что утаил от вас, мать Хаала. Я – срединник. Когда мы бежали с Лангедока, вашей монахине пришлось стать моей окраинницей. И мы держим связь до сих пор.
Лучше бы я её ударил. Мать Хаала дёрнулась и попыталась отодвинуться. Губы её тряслись, лицо побелело. Она вытащила из-за пояса чётки розоватого оникса, принялась перебирать. Затем отшвырнула в сторону:
– Как?! Я не ослышалась?.. Сестра Асмика жива?.. Живёт в мерзости?.. Грехе… Окраинница… Господи помилуй! И давно?
– Больше месяца.
– Больше месяца! – Она прижала ладони к горлу, словно воротничок душил её. – Святая Диана, спаси нас!.. Спаси и помилуй!..
Голос ей изменил. Она махнула рукой, чтобы я убирался. Жест получился не столько повелительным, сколько умоляющим. Я поднялся, сложил кофейник и чашки на поднос и выскользнул из каюты.
…Если смотреть на терминал в ходовой рубке, звезда Лионессе медленно, но неуклонно катилась вниз. Больше ей не придётся определять мою судьбу.
* * *
К Витману меня вызвали часа через два. В коридоре меня встретил Альберт. Парня трясло.
– Андрей, – он схватил меня за рукав кодлянки. – Что происходит?! Это бунт?
– После, после. Я спешу.
– Но это надо видеть!.. Андрей, это рядом. Одну минуту лишь!.. – Он огляделся по сторонам. Даже на расстоянии я чувствовал, как колотится его сердце.
– Ну давай. Только быстро.
– Это быстро! Очень быстро!
Не-господин страха не обманул. Мы действительно шли недолго. В коридоре, ведущем на оружейные палубы (куда нам по внутреннему распорядку хода не было), валялись тела. Сперва я решил, что их выкосили из парализатора. Потом принюхался и понял: ничего подобного. Воняло спиртом и блевотиной.
Я положил Альберту руку на плечо:
– Всё в порядке, парень. Привыкай. Мы на пиратском корабле, и нравы здесь пиратские.
– Быть может, им нужна помощь?
– Вряд ли. Разве что перестрелять всю эту сволочь. Чтобы чище стало.
Я повернулся, чтобы уйти, и тут за спиной загрохотало. Оглянувшись, я обнаружил, что Альберт сидит на полу, и вид у него предурацкий. Штаны и рукава его кодлянки окаменели, словно пропитанные гипсовой коркой. Притворявшиеся пьяными лионесцы поднимались с пола, выхватывая оружие. Рожи их не предвещали ничего хорошего.
– Полегче, парень! Не машись, твой прикид суеты не любит, – хмыкнул один из них – пустоглазый и щербатый. В руке его блеснул нож.
– Ого! Бунтуем, господа?
Я попробовал пошевелиться. Безрезультатно. Кодлянка сковала меня по рукам и ногам. Альберт дёрнулся, пытаясь подняться.
– Мы же договаривались, – пискнул он. – Вы не… вы же обещали!.. – Он чуть не плакал.
– Не гундось, сявка, – лениво бросил ему тот, что с ножом. – Будет твоему любовничку хорошо. Польза ему будет.
– Польза, говоришь? – Я смотрел ему в глаза. – Ты не из реакторной обслуги случаем?
– Чё?
– На реакторах фонит, – объяснил я. – Плохо отражается на мозгах. Посмотри по сторонам. Ты лишней тени случайно не видишь?
Тут я попал в точку. О Хаале сложились легенды. Дианнитки умели передвигаться незамеченными. Говорят, их даже детекторы движения не берут.
Заговорщики беспокойно заозирались.
– Да он смаль гонит, – послышалось робкое ворчание. – На пургу заносит.
Щербатый переступил с ноги на ногу. Его мучили сомнения.
– Слышь, земелец… – Голос его звучал почти заискивающе. – Ты ведь смайлишь, да?.. Помирать не хочется, вот и корячишь дезу. Скажи, ты в самом деле её видишь?
– Не вижу, а знаю. Я же срединник.
Шушуканье стало громче. О том, что я частенько бываю у матери Хаалы, знали все. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать сплетни, которые о нас ходят.
– Так это правда… – он облизал губы, – что вы… того?..
– А ты ударь меня, попробуй, – посоветовал я. – Ножом там, рукой… Или ногой. Чего тебе не жалко?
Бандит опустил нож и выругался. Его приятели отступили на шаг.
– Ведь врешь же! – тонко и испуганно выкрикнул он. – Скажи: врёшь?
– Одёжку мне разблокируй, – сказал я. – И парня отпусти. Зря вы его пугаете.
– С-сука! – Щербатый едва не плакал. Но проверять, вру я или нет, не стал. Значит, и правда, не берут корабельные сканеры мастериц-дианниток. Иначе мой блеф давно бы раскусили.
Мне стало легко-легко. Руки упали безвольными плетьми. Ослабевшие ноги не держали тело, и я едва не рухнул на пол.
– До скорой встречи, господа, – отсалютовал я лионесцам. Обернувшись к Альберту, бросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
