отлично понимала, что особого выбора у нее нет: вряд ли когда-нибудь она встретит еще одного Сэма Лумиса. Поэтому она улыбнулась, понимающе кивнула и отправилась домой корпеть над бумагами в агентстве Ловери.
И опять каждый день, приходя на работу, она видела, как старина Ловери получает свои пять процентов за посредничество. Видела, как он скупал ненадежные накладные и добивался, чтобы прежних владельцев лишили права выкупа, как, ловко выбрав подходящий момент, предлагал немыслимо низкие цены людям, отчаянно нуждающимся в наличных, а потом зарабатывал хорошие деньги, легко и быстро сбывая их имущество Люди продают и покупают каждый день, а Ловери просто стоял в середине и получал с обеих сторон свои пять процентов только за то, что сводил покупателя и продавца. Это все, что он делал полезного в жизни. И тем не менее он был богат Е м у-т о не пришлось бы ломать спину два года, чтобы выплатить одиннадцатитысячный долг. Ловери иногда зарабатывал столько за два месяца.
Мери ненавидела его, как ненавидела многих продавцов и покупателей, приходящих в ее агентство, потому что они тоже были богатыми. Этот Томми Кэссиди, пожалуй, хуже всех, — крупный делец, купавшийся в деньгах, которые ему выплачивали за аренду нефтеносных участков. Он ни в чем не нуждался, но постоянно лез в сделки с недвижимостью, выискивал, нет ли поблизости охваченных страхом, несчастных людей, чтобы можно было воспользоваться их бедой. Дешево купить — дорого продать… Он мог запросто выложить сорок тысяч наличными за свадебный подарок дочери.
И так же запросто положить на стол Мери Крейн стодолларовую бумажку, — это произошло где-то полгода назад, — и предложить «проехаться с ним в Даллас» на уик-энд.
Это было проделано так быстро, с такой спокойной, непринужденной наглостью, что она просто не успела как следует рассердиться. Затем вошел мистер Ловери, и инцидент был исчерпан. Она ни разу, — ни при людях, ни с глазу на глаз, — не высказывала Кэссиди, что думает насчет его предложения, а он ни разу не повторил его. Но она ничего не забыла. При всем желании Мери не могла бы забыть этой слюнявой плотоядной улыбки на жирном лице старика.
Она также никогда не забывала, что мир принадлежит таким вот Томам Кэссиди. Они владели всем, они назначали цены. Сорок тысяч за свадебный подарок; сто долларов, небрежно брошенных перед ней, — за право трехдневного владения телом Мери Крейн.
Вот я и взяла сорок тысяч долла- р о в…
Так говорится в старом анекдоте, но то, что произошло, никак не было шуткой. Она на самом деле взяла деньги, и подсознательно Мери грезила о такой возможности очень давно. Ибо сейчас все как бы встало на свои места, словно она осуществила первую часть давно разработанного плана.
Сегодня пятница, вечер последнего дня недели. Банки завтра будут закрыты, значит, Ловери начнет выяснять, куда делись деньги, только в понедельник, когда она не явится на работу в его агентство.
К тому же сестры дома не будет, — рано утром она уехала в Даллас: теперь Лила ведала закупкой новых пластинок для своего магазина. Она тоже не появится до понедельника.
Мери отправилась прямо домой и собрала свои вещи: только лучшие платья, — их она уложила в чемодан, — и смену белья. У них с Лилой в пустой банке из-под крема было спрятано триста шестьдесят долларов, но Мери не тронула этих денег. Они понадобятся Лиле, когда ей придется одной обо всем заботиться. Мери очень хотела оставить сестре какую-нибудь весточку, но это было слишком рискованно. Лиле придется пережить несколько тяжелых дней, но Мери ничем не могла ей помочь. Может быть, в будущем она что-нибудь придумает.
Мери покинула квартиру примерно в семь; час спустя она остановила машину в окрестностях города и поужинала, затем доехала до помещения с вывеской ПОДЕРЖАННЫЕ МАШИНЫ-В ОТЛИЧНОМ состоянии и обменяла свой седан, сильно потеряв при этом. Она потеряла еще больше на следующее утро, когда проделала ту же операцию в городке за четыреста миль к северу оттуда. Примерно в полдень, после третьего обмена, она сидела за рулем старой развалины с помятым левым передним крылом и с тридцатью долларами в кармане. Но это ее не расстраивало. Главное — замести следы, как можно чаще менять машины и в конце концов стать обладателем любой развалюхи, лишь бы она способна была дотянуть до Фервела. А оттуда она могла отправиться куда-нибудь еще дальше, на север, возможно, доехать до Спрингфилда и продать эту последнюю машину, подписавшись своим настоящим именем: как сможет тамошняя полиция узнать местопребывание некой миссис Сэм Лумис, если она живет в городке за сотню миль оттуда?
Да, она хочет стать миссис Сэм Лумис, и как можно быстрее. Она придет к Сэму с тривиальной историей о внезапно полученном наследстве. Сорок тысяч долларов — слишком большая сумма, слишком много придется выдумывать, скажем, ей досталось пятнадцать тысяч по завещанию. И еще она скажет, что Лила получила столько же, немедленно бросила работу и уехала в Европу. Тогда не придется объяснять, почему не стоит приглашать сестру на свадьбу.
Возможно, сначала Сэм не захочет взять деньги; и конечно, будет много каверзных вопросов, но Мери ка- нибудь добьется своего. И они сразу же поженятся: вот что самое главное. Ее будут называть миссис Сэм Лумис. Миссис Лумис, супруга владельца магазина в городке за восемь тысяч миль от агентства Ловери.
На работе никто даже не слышал о существовании Сэма. Конечно, они отправятся к Лиле, а она наверняка сразу же догадается, где сестра. Но ничего им не скажет, пока не найдет способ связаться с Мери.
Когда это случится, Мери должна будет так обработать сестру, чтобы та не проболталась Сэму и полиции. Вряд ли здесь возникнут какие-то трудности: Лила слишком многим обязана ей за возможность закончить школу. Может быть, она даже передаст сестре какую-то часть из оставшихся двадцати пяти тысяч. Лила, наверное, откажется взять эти деньги. Но она что-нибудь придумает; Мери не загадывала так далеко — когда надо будет, она найдет выход.
Все в свое время; сейчас главное — доехать до Фер- вела. На карте расстояние равнялось каким-то несчастным десяти сантиметрам. Красная десятисантиметровая линия между двумя точками. Прошло целых восемнадцать часов, а она еще в пути. Восемнадцать часов бесконечной тряски; восемнадцать часов не отводить взгляда от дороги, так что в глазах рябило от солнца и ослепительного света фар. Восемнадцать часов не отрываться от руля, хотя все тело ныло от неудобной позы, восемнадцать часов борьбы с дорогой, и с
