и помогла Этте слезть со скамейки, хотя она снова и снова доказывала, что может сделать это сама. Пройдясь туда-сюда несколько раз, она снова указала на розовые сапоги.
— Мне нравятся такие.
— Я думала, тебе нравятся зеленые? — спросила я, теряя терпение. Не знаю, зачем я вообще спросила ее мнение. Ей два, всего. Ей было бы все равно, если бы я каждый день одевала ее в костюм обезьяны.
— Мне нравятся такие, — повторила она, указывая на сапоги принцессы.
— Хорошо.
Я сняла с нее зеленые сапоги и начала надевать ей сандалии, когда начался настоящий ад.
— Нет, мне нравятся эти, — вскричала она, снова указывая на сапоги принцессы — Мне нравятся такие!
— Я знаю, — ответила я, пытаясь успокоить ее.
— Нет этих. — Она топала ногами, пытаясь сбросить сандалии.
— Генриэтта, — прошипела я, тщетно пытаясь заставить ее перестать брыкаться, как сумасшедшую. — Перестань.
— Мне нравятся такие!
— Господи, — пробормотала я, вставая. Мое лицо горело от огорчения, когда я встретилась взглядом с Тревором.
— Бери ботинки, — сказал он спокойно.
Затем без лишнего шума поднял Этту на руки и вынес из обувного отдела. Я схватила сапоги с полки и бросила их в тележку, следуя за ними. К тому времени, как я догнала их, Этта уже замолчала.
— Вы все взяли? — спросил Тревор, подходя к очереди на кассе.
— Да. — Я наклонилась к нему, но Этта смотрела в другую сторону, поэтому не могла видеть выражение ее лица.
— Думаю, я напугал ее, — сказал Тревор, точно увидев мое замешательство. Она остановилась, как только я начал идти.
— Мне очень жаль, — пробормотала я.
Он не позволил мне заплатить и был так милостив ко всему этому, что к тому времени, когда мы добрались до его грузовика, я была так смущена, что была готова заплакать. Быстро пристегнув Этту к ее сиденью, он повернулся ко мне, но ничего не сказал. Вместо этого он закрыл дверь Этты и взял мое лицо в свои руки.
— Ей два года, — мягко сказал он, мило улыбнувшись мне. — Не напрягайся.
— Ты все равно купил ей эти дурацкие сапоги, — выдавила я.
— Ей два года, — повторил он. — И у меня такое чувство, что она заснет до того, как мы покинем парковку.
— Так неловко, когда она это делает, — призналась я, положив руки ему на бока — Все смотрели.
— Никто не обращал внимания.
— Типа, Боже, какая ужасная мать, — продолжила я, как будто он ничего не говорил. — Почему она не может контролировать своего ребенка?
Тревор расхохотался и наклонился, чтобы крепко поцеловать меня в губы.
— Тот, кто так думает, никогда не имел двухлетнего ребенка, — сказал он, снова целуя меня. — А теперь садись в грузовик, и я загружу наши сумки.
— Я могу помочь, — возразила я.
— Грузовик, Морган, — сказал он, игнорируя меня, и начал складывать сумки в ящик для хранения в кузове грузовика. — Поторопись, скоро начнется дождь.
Он переместился, когда я попыталась протянуть руку мимо него, преднамеренно толкнув меня своей задницей, пока продолжал разгружать тележку.
— Иди.
* * *
В течение следующих нескольких дней была рутина. Тревор готовил нам завтрак по утрам, прежде чем уйти на работу, как и обещал, но обед и ужин готовила я. Я чувствовала себя нехорошо, позволяя ему прислуживать нам, особенно когда он отказывался позволить мне платить за продукты. Но, честно говоря, мне нравилось делать что-то для него. Я на удивление легко вжилась в роль домашней прислуги и не могу сказать, что мне это не нравилось, даже несмотря на то, что это было чертовски странно.
Этта и я обычно проводили день, играя со щенком и гуляя под дождем по территории. Мы никогда не заходили так далеко, чтобы терять из виду дом, но каждый раз находили новые места для исследования. Собственность Тревора была великолепна, и, Иисус, она приятно пахла, особенно после дождя. Там, в глуши, все казалось чистым и свежим.
К сожалению, утром перед тем, как Тревор ушел на работу, он сбросил маленькую бомбу в центр нашего идиллического мира с реальностью. Мы не видели никого с тех пор, как приехали, и у меня возникло ощущение, что Тревор попросил их ненадолго отлучиться. Я была очень благодарна за отсрочку, когда мы устроились, но, похоже, легкий визит подходил к концу, и все должно было стать немного сложнее.
Семья Тревора всегда ужинала вместе по пятницам. Это была своего рода традиция, которая продолжалась годами. Он отнесся к этому очень хладнокровно и ясно дал понять, что нам не нужно идти, что я ценила. Однако я не могла придумать причины для отказа, кроме чистого эгоизма.
Итак, вместо того чтобы взять Этту на прогулку в тот день, я была занят уборкой и приведением нас в презентабельный вид. Я высушила и завила волосы впервые за несколько недель, одела Этту в подходящий наряд, упаковала сумку с подгузниками, чтобы позаботиться о любой чрезвычайной ситуации, и удостоверилась в том, чтобы мы были готовы к тому времени, когда Тревор вернется домой.
— Черт, — сказал он, усмехнувшись, увидев, что мы сидим на диване. — Как мне так повезло?
— Я знаю, — ответила я, вставая и поворачиваясь. — Я действительно принимала душ сегодня.
— Да? — пошутил он, подойдя вплотную. И фыркнул. — Да, ты это сделала.
Я рассмеялась и толкнула его в грудь.
— Я не воняла.
— Ну, — буркнул он, растягивая слово, как будто не соглашаясь.
Этта выбрала именно этот момент, чтобы встать и немного покрутиться.
— Я в перо трусиках, — гордо сказала она.
Тревор посмотрел на меня, ища разъяснений.
— Перьевых, — пробормотала я, фыркнув, пока Этта танцевала — Я понятия не имею, почему она так гордится своими подгузниками, но мне кажется, что в какой-то момент это станет проблемой.
— При условии, что мы сможем отучить ее от этого до того, как она пойдет в детский сад, — ответил Тревор с притворной серьезностью. — Думаю, мы в безопасности.
— От твоих уст да Богу в уши, — сказала я, воздевая руки в мольбе.
Быстро переодевшись из рабочей одежды, Тревор повел нас к своему грузовику. Ночи становились холоднее с тех пор, как
