Селиана, с лёгкой полуулыбкой слушавшая пылкую речь Янтарноголубого, подняла руку и накрыла ладонью губы Грольфа.
— Достаточно, Маг. Твоя причина признаётся более чем весомой…
Глава одиннадцатая. Злое семя
Настольная лампа отбрасывала широкий конус света, на границе которого, у стеллажей с книгами, подрагивала и дышала живая темнота. И на этой границе из тьмы проступили две зыбкие голубые тени, принявшие очертания двух человеческих фигур.
«Это ещё что такое? — подумал сидевший за письменным столом человек, приподняв брови. — Галлюцинация? Или… Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придётся общаться с привидениями! Привидениями? А если это…»
— Кто вы такие? — спросил человек, и голос его был спокоен. — Впрочем, я, кажется, догадываюсь… Зачем вы пришли?
— Если ты догадываешься, — негромко, но очень отчётливо прозвучало в его сознании, — кто мы такие, ты догадаешься и о цели нашего визита.
— Вы пришли обвинять, так? — по-прежнему спокойно произнёс человек. — Но разве может кто-нибудь, пусть даже сам Господь Бог, обвинить меня в содеянном с моей помощью и при моём непосредственном участии строже, чем я сам? Но я не мог иначе! Слишком страшно было то, что родилось в Германии, и то, что это родившееся намеревалось принести всему миру! Фашизм надо было остановить — любой ценой!
Контуры призрачных фигур стали чётче, обрели плоть. На границе света и тьмы, в рабочем кабинете учёного в одном из домов города Принстона, штат Нью-Джерси стояли две женщины — две странные женщины. Они походили на обитательниц Третьей планеты, не отличаясь от них ни внешностью, ни одеждой, соответствующей модам середины двадцатого столетия, но что-то неуловимое говорило внимательному взгляду — они нездешние.
— Эту цену заплатили сожжённые Мечом Демонов дети Хиросимы. А ведь они были такими же точно детьми, как и те, которые сгорели в печах Аушвица и Маутхаузена.
— Не я сбросил эту проклятую бомбу! — человек вскинул голову, увенчанную ореолом непослушных седых волос. — Наоборот, мы, учёные, возражали! Я сам намерен обратиться с воззванием крупнейших ученых мира к правительствам всех стран, предупреждая об опасности применения водородной бомбы. И мы…
— Не все, далеко не все, — одна из женщин прервала его плавным движением руки. — Да и любые ваши возражения были — и будут — уже бесполезны: где и когда получивший новый меч воин прислушивался к словам выковавшего для него этот меч кузнеца, если творец клинка говорил не о непревзойдённых боевых качествах оружия, а об осторожности обращения с ним и, тем более, а каком-то там милосердии?
— Значит, вы пришли судить… — вздохнул человек, откидываясь на спинку кресла. — А может быть, и казнить?
— Нет, — бесстрастно изрёкла другая. Она не говорила в привычном смысле этого слова, однако голос её чётко воспринимался сознанием сидящего за письменным столом человека. — Мы пришли просить тебя.
— Просить? Вы — и просить? О чём?
— Что сделано, то сделано. Не будем сейчас тратить время на долгие рассуждения о неизбежности и необходимости случившегося. Нам хотелось бы, чтобы ты правильно распорядился тем, что ты знаешь ещё. А знаешь ты многое такое, перед которым сила Меча покажется просто ничтожной.
— Я много думал об этом… — медленно проговорил учёный. — Единая теория поля — власть над пространством, энергией и материей…
— Детям нельзя давать в руки острые предметы, — в голосе женщины (существа?) явственно прозвучала строгая нотка. — Разве в вашем Мире принято сажать инфантильных подростков за рычаги танков или за штурвалы боевых самолётов?
— Но тайна времени…
— Всему свой срок — для твоей Расы он ещё не пришёл. Оставьте пока путешествия в прошлое и будущее вашим наивным фантастам — пусть тешатся.
— Я должен… забыть всё это? А если я этого не сделаю, то вы…
— Мы легко можем уничтожить источник опасного — и не только для вас, людей, — Знания: в данном случае тебя. Однако по ряду причин такое нежелательно. Ты должен всё решить сам, а вовсе не по принуждению свыше. И самое главное: это в первую очередь нужно тебе самому.
— Мир со своей собственной совестью… — задумчиво произнёс человек.
— Пусть так, хотя это не совсем точно. Время для твоих откровений ещё не пришло — Юная Раса Носителей Разума твоего Мира к такому ещё не готова.
— А есть и другие миры? — в глазах учёного зажёгся пытливый огонёк.
— Вам там пока делать нечего — от такой высоты у вас может закружиться голова. Разберитесь сначала с тем, что творится в вашем родном доме, который вы так усердно захламляете. И займитесь собой — загляните в себя, в свои собственные души!
— Но я… Я не смогу уничтожить всё уже созданное мною! Да и наброски нового… За мной следят, меня контролируют: я, оказывается, жизненно важен для обороноспособности этой богатой и сильной страны!
— Твои основные наброски нового — не без нашей помощи — далеко ещё не обрели той законченности, при которой они станут понятны другим. И нет никакой необходимости жечь целую кипу бумаг — достаточно уничтожить ключевые выводы. Сложнейшая машина встанет, если из неё вытащить пару важнейших деталей. Что же касается твоей такой бдительной охраны, — тут вдруг учёному почудился лёгкий смешок, раздавшийся непонятно где, — то они ничего не заметят. А что заметят, то сочтут чудачеством эксцентричного высокоучёного мужа. Вокруг твоего имени создадут огромное количество мистификаций, которые будут будоражить умы годами и десятилетиями. На таком фоне зерно истины затеряется. Но, повторяем, всё это будет только в том случае, если ты решишь — сам.
— Значит, у меня нет выбора.
— Выбор есть всегда. И сейчас этот выбор — за тобой, человек.
Учёный с силой потёр пальцами виски. Две женщины-тени, возникшие на границе полумрака кабинета и света, рождённого настольной лампой, исчезли. Что это было? Бред какой-то… В старческий маразм он вроде бы ещё не впал, а заниматься подбором реального объяснения ирреальному — подобное занятие никогда не относилось к сфере его интересов. А если не бред? Уж очень услышанное (точнее, воспринятое) совпадает с его собственными мыслями, с теми мыслями, которые упорно не дают ему покоя…
«Идея космического порядка… — размышлял человек, положив на стол руки с чуткими музыкальными пальцами. — Бог Спинозы, являющий в себе гармонию всего Сущего… Космическое религиозное чувство… И Знание — знание всегда будет принадлежать всему человечеству, а не какой-то отдельной его части… Значит, Они существуют… А я — я действительно знаю непозволительно много, учитывая общий нравственный уровень развития людей. Контур теории уже сложились в моём сознании, ещё немного, и… А на основе такого Знания можно реализовать практически любое техническое устройство: и темпоральную супербомбу, и энергоразрядник непредставимой мощности, и даже вечный двигатель. И тогда очень может так случиться, что в результате не то что применения, а даже простого испытания экспериментального образчика какой-нибудь боевой машины времени — а такие испытания непременно состоятся, дай только волю жадным до любых военных новинок генералам! — не только Земля, но и вся Солнечная система мгновенно сколлапсирует до состояния, предшествующего первому мигу творения… Так о каком же ещё выборе здесь может идти речь!»
…После смерти учёного (он умер 18 апреля 1955 года в не столь уж и преклонном для такого мыслителя возрасте семидесяти шести лет) прах его был развеян вместе с пеплом сожжённых им самим неких заметок. Что именно было сожжено — этим вопросом почему-то никто особо не задавался. Да и вряд ли учёный смог бы уничтожить что-то действительно ценное — ну разве что дневниковые записи юности или любовные письма от Милевы Марич — под зорким оком соответствующих спецслужб: эти ребята свою зарплату отрабатывают добросовестно. Широкую публику куда больше интересовали подробности о загадочном РХ — Филадельфийском эксперименте, в котором учёный якобы принимал самое активное участие. Разве может история каких-то там личных бумажек сравниться с леденящими душу описаниями исчезновения неведомо куда и возвращения неизвестно откуда целого военного корабля вместе со всей его командой; явления, сопровождавшегося кошмарными побочными эффектами вроде самовозгорания людей и превращения человеческой плоти в сталь!
* * *
— Он сделал правильный выбор. И всё-таки теперь они будут танцевать на лезвии ножа, точнее, на лезвии Меча Демонов. Опасная пляска…
