— Да, должно быть… — безмятежно сказала герцогиня, улыбаясь ему. — я никогда не была сильна в географии и окраинных наречиях, просто отчего-то показалось вдруг, что выговор у вас гасконский… Оставим эти пустяки.
— Охотно, — сказал д'Артаньян, и сам страстно желавший любой ценой увести разговор от опасной темы. — Не удручайтесь незнанием географии, герцогиня, к чему ее знать дворянам, если есть кучера? Они всюду довезут… Есть вещи, в коих вы несравненно более сильны…
— Вы полагаете? — прищурилась герцогиня, улыбаясь ему нежно и загадочно, ухитряясь одновременно выглядеть наивной и искушенной покорительницей сердец (один бог ведает, как женщинам удаетсяэти несовместимыекрайности совмещать, но ведь удается же блестяще!). — И в чем же я сильна, по вашему мнению?
— В несомненном искусстве одним своим появлением разбивать сердца, — сказал д'Артаньян с воодушевлением.
Он уже совершенно успокоился — видел по поведению герцогини, что она не узнает в нем нескладного юнца из Менга, виденного мельком, искренне принимает за Арамиса.
— Бедный… — протянула герцогиня с видом чрезвычайно наивным и в то же время соблазнительным. — Неужели я, плутовка, не ведая того, разбила ваше бедное сердечко?
— С той минуты, как я увидел вас впервые…
— И где же, шевалье? Женщины — существа впечатлительные, им приятно слышать такие подробности…
Хорошо ей было требовать! А вот д'Артаньян при всей своей изворотливости оказался, пусть и в переносном смысле, приперт к стене: что если Арамис, чтоб его черти взяли, по примеру иных влюбленных в письмах к предмету своей страсти подробнейшим образом описывал свои переживания? И упомянул-таки, где увидел герцогиню впервые? И если сейчас д'Артаньян назовет совершенно другое место и время…
Он все-таки отыскал выход. Сказал многозначительно, пожирая ее восхищенным взглядом:
— Вы сами прекрасно помните, герцогиня, что же мучаете меня и требуете глупых подробностей? Какое они имеют значение теперь, когда вы ответили наконец на мои чувства…
И, рассудив, что каши маслом не испортишь, он шагнул вперед с явным и недвусмысленным намерением заключить герцогиню в объятия — для чего ему вовсе не пришлось делать над собой усилие. Неисповедимы пути мужской логики — и д'Артаньян даже после подсмотренных им забав герцогини со служанкой чувствовал к красавице Мари не менее сильное, чем прежде, влечение — а то и более разгоревшееся. Было в этом чувстве что-то от странной, опасной, безумной и чуточку извращенной тяги броситься головой вниз в бездну, которая порой охватывает человека, поднявшегося на вершину башни или горы…
Сейчас, глядя в глубокие карие глаза, д'Артаньян вспомнил это чувство, иногда охватывавшее его на гасконских горных кручах…
Красавица проворно вырвалась из его объятий, так и не сомкнувшихся. Встав в сторонке с видом смиренницы, она погрозила пальцем:
— Милый Арамис, вы торопите события…
— Мари, — сказал д'Артаньян, ничуть не играя. — я без ума от вас, и мои чувства отчаянно ищут выхода, ответа…
— Арамис, разве я пригласила бы вас сама, если бы не намеревалась ответить на ваши чувства должным образом?
— Тогда…
Герцогиня подошла к нему вплотную, глядя снизу вверх. Ее обрамленное черными вьющимися волосами личико было прекрасно, как пламя, а карие глаза в полумраке гостиной казались бездонными.
— Подождите минуту, Арамис, — сказала она так серьезно и строго, что руки д'Артаньяна опустились сами собой. — Всему свой черед. Я нынче же ночью отвечу на ваши чувства… но давайте сначала поговорим о делах. Чувственные узы только тогда крепки, когда к ним примешано еще и общее дело… Вы согласны?
— Безусловно.
— Я навела о вас справки, любезный Арамис, — сказала герцогиня столь же серьезно. — И узнала больше, чем вы сами о себе знаете… Вы — младший сын из небогатой, пусть и родовитой фамилии. Одно время вы даже собирались стать духовным лицом, потому что тогда вам казалось, будто это наилучший способ сделать быструю карьеру. Но потом вы поняли, что на этом пути протекция и покровители не менее важны, чем на военной или государственной службе. И поскольку у вас не было ни первого, ни второго, вы отбросили мысли о сутане и благодаря ходатайству дальнего родственника были зачислены в королевские мушкетеры. Вы, бесспорно, умны. И очень быстро поняли, что снова оказались в тупике: даже при добром расположении к вам де Тревиля много времени пройдет, прежде чем вы станете чем-то большим, нежели теперь… У вас есть только ваша шпага, нерегулярно выплачиваемое жалованье… и яростное стремление воспользоваться первым же счастливым случаем, способным вознести высоко. Но как раз случая-то и не подворачивается… Я правильно излагаю?
— Абсолютно, — сказал д'Артаньян совершенно искренне — потому что все сказанное ею об Арамисе в точности подходило к нему самому.
— Мне известно, что вы не раз выражали вслух желание… о нет, не продать душу дьяволу, до этого пока не дошло, к счастью… но вы полны решимости поставить все на карту. Рискнуть по-крупному всем, что имеете, включая жизнь, лишь бы вырваться из нынешнего своего унылого состояния… Я права?
— Совершенно, — сказал д'Артаньян. И это тоже в полной мере относилось к нему самому.
На ее очаровательном личике появилась загадочная, влекущая улыбка:
— Так вот, милый Арамис… Ваш счастливый случай именуется Мари де Шеврез. Понимаете? Я говорю не о постели, где мы вскоре с вами окажемся — это-то подразумевается само собой. Я вам готова предложить нечто большее, нежели очередное женское тело, — шанс. Если вы рискнете его использовать, награда превзойдет ваши самые смелые мечты. Вы готовы?
— Да, черт возьми!
— Это может оказаться смертельно опасно…
— Наплевать.
— Все может при неудаче кончиться плахой или Бастилией…
— Значит, надо постараться, чтобы неудачи не было.
— Вы будете нашим душой и телом…
— Клянусь, — сказал д'Артаньян.
— Вы все обдумали?
— Да, черт побери! — сказал д'Артаньян решительно. — Даже если вы мне предложите собственноручно заколоть кардинала.
— Вполне возможно… — протянула герцогиня. — Ну что же, пойдемте.
— Куда?
— Вы колеблетесь?
— Я чертовски любопытен, вот и все…
— В Лувр. Только сначала наденьте вот это…
Она распахнула дверцу высоченного дрессуара — тогдашнего громоздкого прародителя платяных шкафов — и достала синий плащ с украшенным золотыми лилиями белым крестом. Плащ мушкетера.
