тебя собой, — наконец сказал он.
Глаза Юны одобрительно улыбнулись.
— Для этого тебе придётся кое-чему подучиться.
— Этим твоим ритуалам? — с брезгливостью переспросил капитан.
— Искусству боя.
Мужчина непонимающе поднял брови.
— Ты один из лучших в полку. Но уж извини, твоему умению драться до искусства далеко. Я могу помочь тебе в этом.
— Хм… Штаны снимать не придётся? — усмехнулся Блад.
— Нет. Только рубашку. Иначе придётся заказывать новую. После каждого урока, — Тень многозначительно дёрнула бровью. — Буду ждать тебя по вечерам, если днём не было боя, в десять, в малом грузовом отсеке. Захвати с собой саблю. И помалкивай.
— Но он же запечатан?
— Как думаешь, почему? — глаза Тен вновь улыбнулись.
***
На следующий день, минута в минуту, Блад был на месте. Дверь малого грузового отсека легко и бесшумно отъехала в сторону, что говорило о частом её использовании. Значит, запечатан этот отсек для всех остальных, но не для командира воздушной пехоты. А теперь — и не для ротного капитана Винтерсблада.
Мужчина вошёл внутрь. Центр просторного зала был освещён жёлтыми лампами, но стены, вдоль которых высились завешенные тканью непонятные механизмы, терялись в полумраке. В середине стояла Тен в майке и форменных брюках. На руках — кожаные перчатки до локтей.
— Снимай рубаху, надевай краги, — она кивнула на вторую пару перчаток, лежащих прямо на полу, — доставай саблю.
Основным оружием воздушной пехоты были карабины со штыками, а саблями пользовались редко, если не сказать — никогда. Поэтому выбор Тен удивил Блада.
— Почему сабля? Против огнестрела она бесполезна.
— Просто ты не умеешь ею пользоваться, — спокойно ответила Юна, — но в бою на цеппелине она — лучший вариант. Никаких осечек, рикошетов, закончившихся патронов и прочих недоразумений. Научишься с нею управляться — цены тебе не будет!
— Я умею.
— Не обольщайся, — перебила Тень, расправляя один из своих вееров, — давай посмотрим. У нас полтора часа.
К концу первого часа Блад убедился, что с саблей и правда не дружит. И даже начал сомневаться в своих умениях ходить, видеть и слышать. Тень была неуловима. Она двигалась молниеносно и бесшумно, делала непредсказуемые выпады, и острые перья её крыла каждый раз оставляли на теле капитана тонкие царапины. Юна умела рассчитать силу и скорость так, что ни разу не рассекла его кожу глубже, чем могло зажить за день-два. Он сумел отразить её удар всего дважды, и то второй раз вышло случайно.
К концу тренировки грудь, спина и плечи Винтерсблада были похожи на карту с тонкими красными линиями меридианов и параллелей, а сам капитан чувствовал себя престарелой сухопутной черепахой, решившей тягаться в боевом искусстве с пантерой.
Он запнулся о ловко подставленную подножку Тени и хлопнулся на спину, а стальные перья Юны упёрлись ему в горло.
— Устал? — насмешливо спросила она.
— Ты жульничаешь! — тяжело выдохнул он. — Покажи ладони! Что у тебя под перчатками? Наверняка какая-нибудь закорючка, охраняющая в бою!
Подполковник скинула одну крагу, продемонстрировала чистую ладонь.
— Теперь вторую, — потребовал Блад, приподнявшись на локте, — не может обычный человек так драться!
— Ты же не веришь в эти мои «фокусы».
— Я уже не понимаю, в чём тут фокусы. Но если дело лишь в мастерстве, то я готов полжизни отдать за такие умения!
— Для того мы здесь. Чтобы ты научился. Без фокусов. Из тебя выйдет идеальный солдат. Если не сдохнешь от моей муштры, конечно, — в глазах мелькает улыбка и тут же исчезает. — Таких называют бесстрашными и хитрыми. Отчаянно рисковыми, чрезмерно везучими. Безжалостными. Таких ненавидят, их боятся, им завидуют, их боготворят.
— Мне это подходит, — улыбнулся Винтерсблад, поднимаясь на ноги.
— Но это не сделает тебя счастливым, — возразила Юна. — Скорее, наоборот: ты будешь глубоко одинок и несчастен.
— Как ты? — капитан приподнял бровь.
— Я этого не говорила.
— Ты не несчастна?
— Нет.
— Тогда почему я должен?
— Потому что я знаю, ради чего иду на это, за что борюсь. Месть имперцам за мой народ и обещанные Ортизом для островов блага воодушевляют. А ты сам не понимаешь, чего хочешь.
— Ни под кем не прогибаться, — жёстко ответил капитан. — И оставить след. Например, в виде посвящённой мне главы учебника по военной истории Досманы. Это подойдёт.
— Какой сложный путь, чтобы завоевать любовь…
— Мне не нужна ничья любовь!
— Тогда глава в учебнике — зачем?
— Чтобы было подтверждение…
— Что ты достоин любви?
Винтерсблад, повысивший было голос, сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Юна оставалась равнодушно-спокойна и своими вопросами как будто хотела вывести его из себя.
— Подтверждение того, что я сделал хоть что-то, что необходимо для смерти, — процедил он, вспомнив её фразу.
— Ты ничего не понял, Винтерсблад, — помолчав, сказала Тень. — Не столь важно, что ты делаешь, сколь то, что тобой движет. Даже если удастся обмануть всех, включая себя. Но настоящий след может оставить лишь настоящий поступок. Настоящий поступок возможно совершить лишь из настоящих чувств. Надуманное желание быть самим по себе к ним не относится. Как и порождающий его страх разочарования и предательства.
— Да что ты знаешь о моих чувствах и желаниях! — выплюнул мужчина.
— Ничего, как и ты сам, — Юна подняла рубаху капитана и протянула ему, давая понять, что занятие окончено.
— Считаешь меня слепцом? Или глупцом? — не унимался тот.
— Упрямцем. Я буду ждать тебя завтра и хочу, чтобы ты подумал, прежде чем соглашаться. Но если придёшь, я больше никогда не коснусь этой темы.
— Я приду, — бросил Винтерсблад и вышел из грузового отсека.
Механические птицы
73-й год эпохи тридия
Он пришёл. И на следующий вечер, и через день, и через два. Началась череда изнурительных тренировок, на которых у Винтерсблада ничего не получалось. Через пару недель он догадался взять в левую руку кортик — в
