Слушая Медведева, невольно перенесся я мыслью в южнобережные колхозы Крыма, где с месяц назад проходили общеколхозные собрания, посвященные борьбе с лодырями. Как много там говорилось о культуре, о морали, о человеческом достоинстве, о трудовой славе! И многое, высказанное месяц тому назад в другом месте, теперь повторялось в словах Медведева.
Там, в колхозе имени Калинина, близ Ялты, колхозник Бабий сказал:
— Я этого разговора с лодырями три года ждал, три года его во сне видел. По-моему и вышло. И потому вышло, что я ж, как честный человек, вперед на год, на два вижу. Жизнь свою я сам строю, она — как дите мое. А о дите всегда вперед думаешь, как оно покажет себя в школе или на деле. У матери дите еще грудь сосет, а она об нем как о механике или о летчике мечтает. Так и я свою жизнь нянчу да в уме прикидываю, как она у меня подрастет и себя покажет… И завлекает меня красота ее…
Красивой и заглядывающей далеко вперед становится жизнь колхозной деревни даже на примере маленьких колхозов в долине Качи и Альмы, где четыре года назад единственными следами жизни были памятники смерти.
1948
II. 1948–1951
Прага
Проехав на машине по так называемой Саксонской Швейцарии — красивейшей долиной Эльбы, прорезающей отроги Рудных гор, я оказался на чешской земле.
Почти у самой границы мне показали средневековый замок на гребне горы Кенигштейн; там жил в плену генерал Жиро.
— Как же этот старикан сбежал оттуда? — спросил я местного жителя.
Он улыбнулся сдержанно:
— Оттуда могло сбежать только привидение, а люди обычно выезжали на автомобиле.
— Пожалуй, верно. Жиро, наверно, сбежал из плена на хорошем «мерседесе», не иначе.
Переход из Германии в Чехословакию почти незаметен в ландшафте, лишь в глубине Чехии проезжий обратит внимание, что деревни стали попроще (однако отнюдь не беднее), посвободнее, что они не стремятся обязательно выглядеть городками, а сохраняют сельское приволье и его непринужденную простоту. Уровень жизни чешского, словацкого и моравского крестьянина довольно высок. Поля обработаны прекрасно. Сельскохозяйственная кооперация снабжает крестьян орудиями труда и удобрением. Коллективная аренда тракторов и комбайнов находит с каждым годом все большее число сторонников, и характер сельского хозяйства, сохраняя свой частновладельческий тип, заметно клонится в сторону артельности.
Первые два часа на чешской земле — и уже другое время, другой ритм жизни. Уже и хлеба всюду много, и в магазинах полно, и народ двигается другой поступью — весело, как бы навеселе. Но чехи трезвы, работящи, серьезны, в них много лишь ребяческой живости, непосредственности.
Мы ехали как-то со скоростью километров девяносто — сто. Вдруг встречный путник поднял руки, требуя, чтобы мы остановились.
Водитель затормозил. Путник сказал нам смеясь:
— Кого вы догоняете, чтобы задавить? Кроме меня, на двадцать километров нет ни души. Это пограничная зона. Задавите меня и проезжайте медленнее.
И прибавил, прощаясь:
— Я дорожный инспектор.
Чехословакию я представлял страной аграрной, сельской. Но ныне это одна из сильнейших индустриальных стран Европы. Ее паровозы, ее автомобили, сельскохозяйственные орудия, оптика, машиностроение первоклассны. Чешская обувь известна всюду, как и хрусталь и богемское стекло. Ее горы богаты ценнейшими ископаемыми, а целебные минеральные источники на весь мир прославили Карловы Вары и Марьянски Лазни (при немцах — Карлсбад и Мариенбад).
Чехи не ожидают благодеяний извне, а трудятся не покладая рук. Плоды этого налицо. Чехословакия переживает сейчас время необычайного подъема и расцвета. Опасность германского вторжения позади, страна свободна, правительство национализировало главнейшие отрасли народного хозяйства, провело земельную реформу, укрепило финансы, безработицы и в помине нет, а спрос на изделия чехословацкой промышленности неуклонно растет.
Чехословакия быстро залечивает раны войны и оккупации и смело идет к выполнению двухлетнего плана своего хозяйства — опыт, над которым еще так недавно посмеивались некоторые «друзья» Чехословакии.
Географ Элизе Реклю писал о чехах:
«Окруженные со всех сторон немцами, чехи, естественно, должны были вести упорную борьбу за существование, а если им удалось защититься против своих алчных к захвату соседей, то этот успех по справедливости можно назвать одним из чудес истории; обреченные на героизм самим географическим положением, чехи жили, можно сказать, вопреки всякой вероятности».
Сегодняшней Праге можно посвятить самостоятельную книгу, ибо сегодняшняя Прага — начало города, которого еще не было у западного славянства.
До войны Прагу находили мило-провинциальной, уютной, живописной, точно она была провинциальным местечком в самом центре Европы, столицей-деревней, городом-кавярной, славящейся пивом, кнедликами и сосисками. В этих комплиментах было много оскорбительной снисходительности.
Как-то забылось, что чехи — один из наиболее музыкальных народов Европы. Дирижеры и учителя пения, чешские оркестранты известны даже в Скандинавии.
Забылось, что чехи — один из самых грамотных и просвещенных народов, старейшие горняки и печатники.
Народ трудолюбивый, упорный и в то же время поэтический, они долго жили батраками австрийцев, а создав самостоятельное государство, оказались чем-то вроде провинциалов среди стран-аристократов.
Лишь в результате последней мировой войны, при поддержке Советского Союза, Чехословакия заняла позицию перворазрядного государства.
Пока в Париже торгуют своим будущим, в Праге его спокойно закрепляют. Столица чехов и словаков превратилась в маленький Париж той эпохи, когда Франция считалась отечеством всех искусств и средоточием лучших стилей. Фестивали и конференции сменяют друг друга. В Прагу съезжаются со всех концов Европы и из-за океана. Демократический режим создал здесь жизнь сытую и, главным образом, спокойную.
…Мы въезжали в Прагу на машине в дни международного фестиваля демократической молодежи, собравшего представителей семидесяти стран.
Тихая, уютная Прага была неузнаваема. Центральные улицы города были переполнены народом, а главная — Вацлавское наместье — почти непроходима. Магазины, кафе и рестораны торговали во-всю. Десятки иностранных флагов свисали с балконов. В газетах мелькали имена русских и индонезийцев, французов и египтян, корейцев и австралийцев. В театры и на стадионы, где шли соревнования, невозможно было пробраться.
На улицах танцовали, пели, открывали летучие митинги юноши и девушки в национальных костюмах.
Ощущение приподнятости и праздничной торжественности не покидало меня ни на минуту с того момента, как я въехал на машине в предместья Праги. Должен признаться, я не сразу даже сообразил, что атмосфера эта создана международным фестивалем демократической молодежи. Но стоило оказаться в вестибюле отеля, занятого участниками фестиваля, как я был целиком захвачен общим возбуждением. Семьдесят одна страна прислала своих делегатов. Их собралось около семнадцати тысяч, да поглядеть на них приезжали из городов и сел Чехословакии тысячи и тысячи.
О таких фестивалях и во сне не мечтал Париж в свои лучшие годы. Маленькая Прага, столица народно-демократической Чехословакии, далеко опередила его.
Гостеприимство народа и его правительства и атмосфера спокойной трудовой жизни Чехословакии создают благоприятные условия для международных встреч.
…Старая Прага, которую мы осматривали в тот день, необычайно колоритна. Средневековые узкие улицы с домиками в полтора человеческих роста, как, например, древняя «Злата уличка», где когда-то алхимики пытались добыть золото из какой-то чепухи, или темные переулки-колодцы за собором св. Витта, надолго останутся в памяти.
Хорош и самый собор. До пожара в 1541 году он считался самым высоким зданием в мире и до сих пор очаровывает строгостью своих линий и вдохновенной устремленностью ввысь всей конструкции. Кажется, что камень стремится подняться в воздух и повиснуть в нем, как нечто невесомое.
Но замечательно, что, осматривая старую Прагу, мы с нашим приятелем-чехом почти не говорили о старине. Сегодняшние дела занимали нас обоих серьезнее истории.
Именно здесь, на холмах золотой Праги, я узнал, что в Чехословакии тринадцать миллионов жителей, что она населеннее Голландии, Бельгии, Венгрии, Португалии, Швеции и Дании, что немцы здесь замучили до двухсот пятидесяти тысяч человек и угнали в рабство до двух миллионов человек, что от западных границ Чехословакии до устья Рейна всего шестьсот километров и столько же от восточных до устья Дуная, что до Триеста триста пятьдесят и до Гамбурга около четырехсот километров и что, таким образом, Чехословакия лежит в самом центре Европы.
