Вспоминая драматические события в Зантаге в мае 1999 года, я до сих пор корю себя за то, что при эвакуации людей из аула я в спешке не смог попрощаться с Надиром Хачилаевым. А ведь благодаря ему нам удалось спасти несколько десятков русских заложников, среди которых оказался и один солдат-срочник из моего «воронежского списка». Что на самом деле натворил Хачилаев, чем он так взбесил дагестанское руководство, я не знаю. Вскоре он был арестован, потом снова отпущен на свободу, а в 2003 году погиб от пули наемного убийцы. Кто его «заказал», до сих пор не знает ни следствие, ни я. Но мне точно известно, что Надир Хачилаев вернул матерям живыми много русских парней. Про них забыли политики, от них отмахнулось военное командование. Но они выжили и вернулись домой. И за это я буду вспоминать своего «ласкового и нежного зверя» с благодарностью всю свою жизнь.
Игрок
1999 год был полон драматических событий. Отставка премьера Евгения Примакова, недолгое княжение в правительстве Сергея Степашина, бесстыжая демонстрация по государственному телевидению съемки скрытой камерой сексуальной сцены с участием двух проституток и человека, как две капли воды похожего на генерального прокурора Скуратова (с последующей его скандальной отставкой), ожесточенная борьба Ельцина с кланом столичного мэра Лужкова за места в Госдуме, создание Березовским движения «Единство»; взрывы жилых многоквартирных домов в Москве, организованные чеченскими бандитами, вторжение ваххабитских боевиков в Дагестан и, конечно, появление в большой политике Владимира Путина, пообещавшего «замочить их в сортире». Последним аккордом уходящего года стал досрочный уход Бориса Ельцина с поста президента. Натворивший столько бед для России «царь Борис» навсегда уехал из Кремля, передав ключи Путину. Все облегченно вздохнули.
Молодой, энергичный Путин резво взялся за дело. Наблюдая за его решительными действиями по наведению порядка на Северном Кавказе, я сказал своим соратникам: «Этот мужик оставит КРО без работы». Ястреб Путин мне откровенно нравился.
Выиграв в декабре 99-го сложнейшие выборы, где против меня открыто выступил губернатор Воронежской области и вся контролируемая им сеть коммунистических агитаторов, я вновь стал депутатом Государственной думы. За несколько месяцев до этого в Московском «Ломоносовском» государственном университете я защитил докторскую диссертацию по философии войны (кандидатом философских наук я стал в декабре 1996 года, буквально за несколько недель до начала моей первой успешной избирательной кампании). Тема, выбранная для моей научной работы, была чрезвычайно актуальна — «Проблемы национальной безопасности России на рубеже XXI века».
В январе 2000 года новый состав Думы избрал меня председателем Комитета по международным делам. Таким удивительным образом я получил уникальную возможность отработать свои научные идеи на практике реальной парламентской дипломатии. Пропадая целыми неделями на работе или в командировках, я тем не менее успел — в сотрудничестве с выдающимися военными учеными — написать книгу-глоссарий «Война и мир в терминах и определениях». В этой гигантской работе мне сильно помог мой отец. Естественно, с рекламой издания было туго. В итоге я выкупил за свои деньги пять тысяч экземпляров словаря у издательства и подарил их Министерству обороны и Министерству образования для передачи в библиотеки всех военных училищ и академий страны, а также военным кафедрам гражданских вузов.
Надо сказать, что далеко не всем мое избрание «главным думским дипломатом» пришлось по вкусу. Позже сам патриарх российской политики Евгений Примаков расскажет мне, какая истерика по этому поводу поднялась в наших «либеральных кругах» и в окружении Юрия Лужкова. Его даже специально отрядили ехать к новому президенту, чтобы добиться моей отставки. Позже мудрый «Примус», как любя называли этого заслуженного человека все мои коллеги, в присутствии Путина извинился передо мной за свой поступок, признав, что я достойно руководил парламентским комитетом.
В феврале 2000 года между Россией и европейскими структурами резко обострилось противостояние по вопросу о методах ведения нашей армией вооруженной операции в Чечне. Роль заводилы конфликта взяли на себя Совет Европы и его Парламентская ассамблея (ПАСЕ). В ответ Государственная дума и Совет Федерации сформировали новый состав делегации для работы в Ассамблее и избрали меня ее руководителем на весь период исполнения депутатских полномочий (до моего избрания на этой должности была постоянная «текучка кадров»).
Российская делегация участвует в работе Парламентской ассамблеи Совета Европы с 1996 года, когда наша страна стала 39-м по счету членом этой международной организации. В ее состав входят 24 депутата Госдумы и 12 членов Совета Федерации.
В апреле 2000 года нам предстояла скандальная дискуссия в ПАСЕ по вопросу о «грубом нарушении прав человека в Чеченской Республике». Министр иностранных дел Игорь Иванов предложил мне вообще не ехать в Страсбург. «Старик, давай замотаем эту поездку! Пошлем регистрационную форму новой делегации с опозданием, вас не успеют аккредитовать и «побазарят» в отсутствие российской делегации, на этом и успокоятся», — настаивал хозяин российского внешнеполитического ведомства. Я ответил, что лучше вообще выйти из Совета Европы, чем скулить и поджимать хвост. «Если мы уверены в своей правоте, почему мы должны избегать дискуссии с европейскими парламентариями?» — возражал я. Разочарованный министр-голубь Иванов доложил президенту, что «Рогозин невменяем», и дал команду МИДу занять выжидательную позицию.
Апрельская сессия ПАСЕ действительно не предвещала нам ничего радостного. Запад гудел от возможности надавать России по носу, расквитаться за пусть робкую, но все же отличную от НАТО позицию по Косово. Объективные издержки военной операции в Чечне действительно давали европейским парламентариям и правозащитникам богатую почву для критики России. Кроме того, в нашем тылу путалась «пятая колонна» — оппозиция думских «либералов», включившая в состав российской делегации «совесть нации» и «голубя-профессионала» Сергея Адамовича Ковалева. Он только и ждал удобного случая, чтобы нагадить стране и лично своему «старому другу» — мне.
Мы знали, что унижение России в Страсбурге должно было идти по следующему сценарию: если наша делегация не приезжает на сессию, ее осмеивают и лишают полномочий, если же она все-таки приезжает, то ее лишают права голоса, оставляя сидеть наказанной в углу. Ни то ни другое меня не устраивало. Я ехал в Страсбург — столицу Эльзаса — с твердым намерением публично защитить наше право бороться с сепаратизмом и терроризмом. Я не собирался расшаркиваться перед мало что знающими о нашей действительности политическими пигмеями ПАСЕ, хотя и не намеревался им хамить. Важнее всего было не то, что они про нас будут думать, а то, что мы сами о себе думаем. Страсбург был для этого идеальным испытанием политического мужества моих коллег-парламентариев.
