Маша так замаялась, что не сразу заметила, что кузнец не пришел обедать.
«Видно, работы так много, что ему некогда!» — поняла она и принялась собирать еду в корзинку. Весь вполне обойдется без нее полчаса, а Яныка нельзя оставлять голодным.
Кузница располагалась совсем недалеко.
Маша вошла в нее и остановилась на пороге, с любопытством оглядываясь. По правде говоря, обстановка сильно напоминала ей родной завод, по крайней мере, тут царила та же атмосфера напряженного труда. Конечно, в этом мире девушке уже доводилось бывать во владениях кузнецов, но до сих пор она не заставала их за серьезной работой. Что именно мастерил Янык, ей было не видно, но она поняла, что он так увлечен, что вовсе забыл о еде.
Неведомо как, но кузнец услышал ее даже сквозь лязг металла.
Он прервал работу и взглянул на Машу, застывшую у входа.
Его голубые глаза казались еще ярче на перемазанном лице, а смущенная улыбка вызывала желание подойти поближе и ласково провести ладонью по щеке мужчины.
— Что стряслось, Машенька? — спросил он.
— Я тебе обед принесла, — превозмогая внезапное смущение, ответила Маша.
И еще больше смутилась, когда кузнец поклонился в ответ и сказал:
— Благодарствую, Машенька, за ласку и заботу.
Покрасневшая девушка подошла к нему и отдала корзинку со снедью. Дичко хихикнул в кулак, а Янык отер руки какой-то ветошью, еще раз улыбнулся девушке и принялся наворачивать приготовленные Машей вкусности, поделился, конечно, с подмастерьем.
Девушка стояла рядом, с нежностью наблюдая, как кузнец ест.
Наконец трапеза закончилась, и Янык с улыбкой поблагодарил Машу за угощение. Дичко тоже поклонился, пряча усмешку, а кузнец пошел провожать девушку.
Он немного поколебался, в явной неловкости сгибая и разгибая подкову (ах, как перекатывались при этом сильные мышцы!), но все же вымолвил:
— Уж прости, Машенька, работать надобно.
И правда, это было не лучшее место для нежностей — вокруг так грязно, что девушка ни за что не взялась бы здесь убираться (хватит, и так намучилась, пока избу в порядок приводила), да и сам кузнец был грязным и потным, что тоже не располагало к любви.
Янык, видимо, тоже не слишком стремился к этому, опять же и Дичко тут, а у него язык наверняка длинный-предлинный. А в доме Весь! И никуда от него не денешься…
Маша вышла из кузницы, раз и навсегда уяснив для себя, что работа для мужчины всегда важнее всяких глупостей вроде женщин.
Тем временем Весь сделался вовсе невыносим. По-видимому, его бесило собственное бессилие и невозможность даже выйти к столу — тут же начинала кружиться голова и накатывала позорная слабость. Тогда он картинно вис на Маше — помощь от кузнеца принципиально не принимал, фыркал и говорил, что от того разит потом, гарью и вообще невесть чем. Янык пока терпел, но Маша подозревала — это лишь до тех пор, пока Весь не поправится.
Но после ужина (Весь ел прямо в постели, как настоящий аристократ, а Янык с Машей — как положено, за столом) Весь решительно заявил:
— Хватит нам здесь прохлаждаться, и так сколько времени потеряли! Так что завтра уезжаем.
— Но ты еще не выздоровел! — попыталась возразить Маша, у которой от перспективы разлуки с кузнецом предательски заныло в груди.
— На телеге поеду, невелик труд, — отрезал Весь, явно настроенный укатить поскорее.
При этих словах Маша бросила беспомощный взгляд на Яныка, стоящего рядом с ней у постели Веся.
Кузнец сделался темнее тучи — видно, не по нутру ему было предстоящее расставание. Не сказав ни слова, он опустил голову и вышел из избы.
— Разве мы не можем еще на денек задержаться? — умоляюще спросила Маша. Она как-то позабыла, что они равноправные путешественники — в сложных ситуациях главенство на себя брал Весь, и это не раз их выручало.
— Ты что, совсем дура? — грубо поинтересовался тот. — Нас ищут, ты не забыла? А мы тут на виду у всех торчим уже который день, того и гляди, поймают! А про тебя с этим увальнем уже, поди, весь город сплетничает!
На это возразить было нечего.
Кроме робкого: «А можно я останусь?»
Весь так взъярился, что даже сел на постели без посторонней помощи.
Он уничижительно посмотрел на расстроенную Машу и заявил:
— Правду говорят, любовь зла. И что ты будешь здесь делать? Коров доить и детей нянчить? А как же твой драгоценный народ? Как же твоя идиотская революция?
Последнее слово он произнес с таким сарказмом, что Машу это задело, и она возмущенно заявила:
— Не смей так говорить! Революция — это великая задача, стоящая перед всем трудовым народом! И она обязательно свершится!
— И как же? — коварно осведомился Весь, внезапно успокаиваясь. — Плохие сами по себе раскаются и станут хорошими? О твоем учении никто, кроме тебя, толком ничего не знает. Одни эти… разбойники. И те переврали все, что слышали! Хочешь, чтобы общевизмом называли их ересь?
Что тут ответить? Весь был прав. Но почему же приходится выбирать — личное счастье или благо народа? Разве она не заслужила простого женского счастья — любящего мужа и здоровеньких детей?
— И вообще, как ты можешь бросить меня одного? Я же теперь совершенно беспомощен и без тебя не обойдусь, — продолжал добивать ее аристократ.
Чувство долга не было чуждо Маше, и она невольно задумалась: в самом деле, как будет без нее Весь, когда он и на ногах-то стоит с трудом? Вон какой маленький и слабый, похудел еще сильнее, осунулся, синяки под глазами… Жалко бедолагу. А она… она сильная. Как иначе?
Не найдя слов для ответа, Маша отвернулась и молча вышла из дома.
Как ни крути, а без разговора с Яныком не обойтись.
Кузнец сидел на ступеньках у входа, грустно разглядывая собственные натруженные руки.
Услышав шаги, он встрепенулся и подскочил с места.
— Машенька, как хорошо, что ты пришла! — обрадовался кузнец. — Мне с тобой переговорить надобно.
— Да, надо, — эхом отозвалась Маша, опуская глаза и комкая ткань платья.
Но ни один из них не решался заговорить о том, что действительно волновало.
Наконец кузнец собрался с духом и выпалил:
— Оставайся со мной! Свадьбу справим, как положено, заживем припеваючи.
— Я не могу, — тихо ответила Маша.
— Значит, не мил я тебе? — как-то сразу вдруг съежился Янык и отвернулся.
Конечно, Маша не выдержала:
— Что ты такое говоришь? Ты очень хороший! — Она сделала шаг к кузнецу и коснулась его щеки. — Но у меня есть долг. Весь… Народ…
Толком объяснить она не могла, да кузнец и не слушал.
— Какое тебе дело до них? — горячо спросил он, прижимая к себе девичью руку. — Ты о себе думай, о счастье своем! А ты все о чужих радеешь, а они тебе и слова доброго не скажут! Вот за тобой кто бы в огонь прыгнул? Весь этот твой, к примеру? Да нет, еще бы и вслед плюнул, туда, мол, и дорога! И разве для тебя такая жизнь — по дорогам колесить да полюбовницей этого Веся быть? Выходи лучше за меня, всю жизнь будешь как сыр в масле кататься!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
