вахтенного офицера не на ходовом мостике, а самым наглым образом принимающим душ, то он, не раздумывая, его тут же пристрелит. И будет прав! Мне же этого совсем не хотелось. Вот почему я даже не стал обмываться полностью. Прополоскав глаза, я бегом вернулся на мостик, вытерся трусами, натянул их мокрыми и с особым прилежанием продолжил несение вахты. Через минуту поднялся командир. Вновь пошёл дождь, и довольно сильный. Командир обрадовался и стал намыливаться. Спать мне больше не хотелось.
Глава 39 Живые и мёртвые
Ночь... Командиру снится штормовое море и солёный ветер в лицо, замполиту – первое место в социалистическом соревновании и переходящее Красное знамя, Кулькову – запотевшая бутылка водки и солёный огурец, Самокатову – дискотека в сельском клубе и драка, в которой он всех победил.
Мне ничего не снится, потому что я не сплю.
Нынешняя ночь мало чем отличается от предыдущих. В отсеке так же душно и плохо пахнет. Я уже успел погрузиться в тяжкую дрёму, увидеть сон, пробудиться, поворочаться на койке, прийти в отчаяние и совершенно успокоиться. Сейчас, лёжа на влажном вонючем матрасе, сам такой же влажный и вонючий, я водил взором по сторонам и пытался собраться с мыслями.
В тусклом голубоватом свете ночника отсек походил на мрачную пещеру. Тёмными угловатыми сталактитами топорщились кое-где на подволоке клапана и задвижки. Переплетёнными корнями тянулись в корму, в густую темноту трубопроводы гидравлики и ВВД. Ряды двухъярусных коек призрачно белели во мраке по обе стороны среднего прохода, постепенно растворяясь в глубине отсека. Лежавшие на койках бледные, с голубоватым отливом расхристанные тела моряков казались окоченелыми трупами, свезёнными в это мрачное место, как жертвы страшной эпидемии.
Вам никогда не приходилось проснуться в морге, уважаемый мой читатель? Если нет, не расстраивайтесь, может, когда и повезёт, но я и так доложу вам, что ощущение не из приятных. Проснувшись в холодном поту в два часа ночи на своей койке в седьмом отсеке, я ещё явственно помнил только что оставивший меня кошмарный сон.
Мне приснилось, что я проснулся в морге, и было это тоже в два часа ночи! О том, что именно в два, я узнал по часам, висящим над дверью и показывающим время всем желающим. Правда, желающих поинтересоваться, сколько сейчас времени, кроме меня, не наблюдалось. Остальные присутствующие, может, когда-то и желали поинтересоваться, но сейчас ничем уже не интересовались, потому что были неживые и лежали на широких мраморных столах, накрытые с головой. Из-под простыней торчали их грязные пятки с привязанными к лодыжкам клеёнчатыми бирочками.
Проснувшись в столь необычном месте, я не сильно удивился и, видимо, даже не испугался. Единственное, чем я озаботился, – как отсюда выбраться, когда придёт время моей вахты. Сообразив, что своим ходом это помещение никто не покидает, я немного успокоился: смерть – достаточно уважительная причина, чтобы не заступать на вахту. Но скоро возник новый повод для беспокойства. Я подумал, что нехорошо как-то вот так валяться, когда мои товарищи бороздят просторы мирового океана. Далее засвербела беспокойная мысль, что мой личный состав находится сейчас без должного надзора, и если Кульков опять что-нибудь натворит, то старпом меня точно убьёт. Тут возникли некоторые сомнения относительно возможности убить того, кто уже того… Но сомнения в том, что нашему старпому это будет под силу, быстро рассеялись и вновь сменились переживаниями за личный состав. Врождённое чувство ответственности даже здесь не позволяло расслабиться и просто лежать, как все нормальные люди.
В это время послышались лязгающие звуки, клацнул замок, со скрежетом отворилась железная дверь и две странного вида фигуры появились на пороге. В первой я без труда опознал доктора Ломова. Он был при полном параде: в белом халате, на голове красовалась шапочка с красным крестом. В руке Ломов держал чемоданчик, как у доктора Айболита, на груди поблёскивал никелем новенький фонендоскоп.
– Ну, что встал? Проходи, не стесняйся. Здесь все свои… – проговорил Ломов скороговоркой, подталкивая в спину застывшего было в нерешительности Кулькова.
– Ложись на свободное место. Располагайся… Я завтра приду, вскрытие буду делать… Надо же выяснить, от чего ты подох…
– Как это – подох? – недоумённо пробормотал я, садясь на мраморный стол и свешивая ноги.
– Да так вот… как всегда… – нисколько не удивился, встретив меня здесь, Ломов.
– Три литра «торпедухи» выжрал вчера… Один! Ни с кем не поделился! От жадности и помер. На завтра похороны назначены. А мне ещё вскрытие делать, отчёт писать… Эх, Кульков! Вечно с тобой одни проблемы! – бросив осуждающий взгляд на Кулькова, Ломов подтолкнул того к ближайшему столу.
– Ну, кому стоим? Давай карабкайся!
Лицо Кулькова было зеленоватого оттенка, несколько опухшее, но от осознания значимости момента и в преддверии соприкосновения с вечностью имело самое кроткое и одухотворённое выражение. Он покорно принялся выполнять распоряжение доктора. Вот, задрав ногу, он попытался взобраться. Не получилось… Раз, два… Лишь с пятой попытки это ему удалось.
– Пьяный… – отметил я про себя. – Вчера ещё помер, а так и не протрезвел…
Взгромоздившись на мраморной столешнице, Кульков перевернулся на спину, поёрзал, устраиваясь поудобнее, сложил на груди руки, закрыл глаза, вытянулся и замер. Лицо его приняло самое благостное, почти херувимское выражение.
– Ну-ка, минёр… помоги… – подозвал меня Ломов. – Приподними, потяни… Я клеёнку под низ подоткну… вдруг обделается.
Рука Кулькова оказалась холодной и влажной, как рыба из проруби. Я потянул… вроде не сильно, но рука как-то на меня подалась и… оторвалась… Полностью, от самого плеча! Я судорожно стал прикладывать её назад, пытаясь установить на место, но доктор успокоил, сказав, чтобы я не суетился.
– Завтра приделаю, убери пока… смотри только, чтобы не украли…
Я нагнулся, бережно опустил оторванную конечность на пол, задвинул ногой под стол. Доктор накрыл тело простынёй и привязал к ноге бирочку.
– Вот, минёр, принимай под роспись. – Ломов подсунул мне потрёпанный журнал, на обложке которого значилось «Журнал приема-передачи тел».
– Бди! Смотри, чтобы не разбежались… Перекличку утром не забудь сделать! – назидательно поучал Ломов. – Завтра похороны… Старпом сказал, если Кульков сбежит, тебя закапывать будем…
Лучезарно улыбнувшись и ободряюще хлопнув меня по плечу, Ломов сунул под мышку журнал и засеменил к выходу. Звонко лязгнула задвижка. Наступила гробовая тишина. Я остался наедине со своим специфическим контингентом. Но не это меня сейчас волновало. В голове копошились одни практические мысли:
– Завтра похороны… Родным надо сообщить… С котлового довольствия снять…
