После чего я вылетел из водительского кресла и припечатался к палубе из-за очень серьезного удара в ухо. Ну, фемка, паскуда! Ботинок наступил на мою шею, дуло сквизера уставилось на мою башку, вызывая в ней не лучшие переживания и эмоции. Тем временем фемка свободной рукой, ногой и мыслеусилиями уверенно орудовала машиной. Я сразу почувствовал как вездеход сворачивает и идет под уклон.
Вдобавок, я морально мучился, оттого что оказался безнадежен в умственном отношении. Ведь девчонка — настоящая кобра. Как же я так расслабился с ней? Надо было сразу опознать ее суть, едва она предложила свои вероломные услуги. Ведь фемы могут действовать только групповым способом. А на кой ляд я этой компашке сдался, разве чтоб побыть пешкой в игре типа «поддавки».
Или вторая версия. Прямо противоположная, но еще менее обнадеживающая. Это фемка, отбившаяся от своих, фем-расстрига, корова, исключенная из стада за какие-то проступки, то есть одичавшая и буйная. Только ловкость и мастерство у нее не коровьи.
Ну, влип! Так вот я распереживался, а тут к моральным мучениям добавились физические. Машину долбануло вбок, и все резко сместилось, палуба стала крышей, крыша палубой. Я из-под Шошанской ноги выскочил, чтобы прогромыхать костями по всем бортам, а потом все неприятное случилось еще раз. И снова безжалостное бросание костей собралось повториться, но машина, постояв на боку, вернулась в прежнее положение, очевидно фемка успела зацепиться «конечностями» за склон. Потом она резко «поддала газу», я еще раз проехался по палубе, правда, уже на пузе и горизонтально.
И тут меня осенило, что физические мучения полностью перечеркнули моральные. Не расстрига она, а я не пешка покамест. Она сейчас спасла меня и себя от превращения в трупный материал. Можно прислониться к борту и просипеть, разминая кадык:
— А хорошо все-таки, что ты поменяла свои башмаки с подковами и шипами на сравнительно мягкие кеды. Кстати, что это там прожужжало над нами?
— Парочка коптеров.
— Ну, что ж ты раньше про них не сказала? Или считаешь, что я усваиваю материал намного лучше после небольшой взбучки?
— А ты как считаешь, одного раза тебе хватит? — решила уточнить она.
— Пожалуй, да. Поехали путем истинным через Гроб, Череп, Кости и всю прочую жуть. Бомбу себе на холку я действительно заработать не желаю. Я вообще против бомбардировок, даже ковровых и миротворческих. Кстати, Шошана, ты знаешь тех, кто прилетал?
— Они прилетали за тобой, тебе лучше знать.
— Благодарю за находчивость. И все-таки, как это у тебя получилось, защитница?
— Что «это», Терентий? — впервые по имени назвала.
— Узнать о том, чего тебе знать не положено. Ты хотя бы абстрактно расскажи, только словами, а не жестами.
— Абстрактно — пожалуйста. Это принесет тебе столько же пользы, сколь и сочинения Николая Кузанского… — Ученый Коля по фамилии Кузанский у фемок, очевидно, служил обозначением бессмыслицы. — Мы все живем в системе симметрий. И если в неком месте становится больше, то в другом — меньше. Что-то, допустим, сдвигается вправо, тогда кое-что влево. В какой-то точке проклевывается «плюс», а в другой точке обязательно появляется «минус». Причем и левое, и правое, и «плюс», и «минус» — кусочки одного целого.
— Такое замечательное «одно целое», как бы с ним познакомиться. Премного благодарен, что так замечательно ты все разжевала. Если бы дала еще и проглотить. А где центр этих вот симметрий?
— Ты, наверное, и сам бы догадался когда-нибудь, что центров таких много. И где главный, только Всезнатцу понятно. Но одним из них является ядро Меркурия.
— Которое вам, фемкам, наверное, вместо папы. Впрочем, мне нравится такая сказочка, она достаточно нестандартна… Кстати, когда я уже лежал на полу придавленный твоим башмачком, Золушка, меня пробрало необычайное волнение — однако не от страха за свое горло или твою подметку.
— С чем оно было связано, неужто с ядром планеты?
— С тем, что ударила ты меня все-таки нежно.
8
Плато Большой Гроб оказалось довольно милым местом. На нем лежала толстая пылевая подушка, слегка покачивающаяся под воздействием солнечных ветров, веющих из-за терминатора. Поэтому иногда казалось, что катишься по дну ленивого моря. На хорошей крейсерской скорости получалось три дня пути вместо планировавшихся полутора. Но зато здесь нас никто не видел и не слышал. Полное уединение.
— Слушай, Шошана, у тебя есть мнение о том, что приключилось с караваном «Дубков»? — справился я у малоразговорчивой попутчицы.
— Есть, — довольно вяло отозвалась она.
— Надеюсь, не слишком отличающееся от мнения всего дружного коллектива фемов.
Она не стала пикироваться, а продолжила по существу:
— Это не грабеж, потому что сдача гафния перекупщикам не увеличилась.
— Я рад, что данные полицейского отчета, оказывается, известны не только мне.
Она смерила меня взглядом, я бы сказал, довольно презрительным. Я же в ответ растворил таблетку «Туборга» и глотнул хорошего пивка.
— А коли так, лейтенант, то это сделали люди из «Вязов», чтобы подорвать систему перевозок конкурента.
— Я рад, но уже умеренно. Ты, собственно, высказала первое, что приходит на слабоодаренный ум вроде моего. Какие еще есть версии?.
— «Дубки» сами на себя напали, чтобы бросить густую тень на соперника и выколотить из правительства побольше монет на укрепление безопасности.
— Высказывание, достойное аплодисментов. Я так тоже считаю, Шошана, но мне это объяснение кажется плоским, а не выпуклым. Мы ведь не должны бросаться на первую же приемлемую версию, как тощая рыбка на жирного червячка. Почему? Потому что рыболов, когда нанизывал на крючок этого червячка, как раз и был уверен, что мы им соблазнимся. Ну, давай же, проснись. Или, наоборот, засни. Ты ведь не просто две руки, две ноги, длинные, кстати, ладная фигурка и приятное личико. Ты — объединение, сверхорганизм, за тобой много рук, ног, фигурок, мозгов. Вспомни, лет сто назад за телом какой-нибудь шпионки клубилась мощь целого государства, которое подсказывало, когда надо стрелять, когда трахаться, когда ворковать «люблю», когда шипеть «ненавижу».
Я специально хотел позлить ее и надеялся на то, что злоба будет продуктивной. И я ее задел. Она бросила в рот «взрывной» леденец, тот, который несколько раз меняет вкус, а потом мгновенно разбухает кисло-сладкой пеной. Конфетки были, пожалуй, единственной ее слабостью, потому, наверное, что помогали расслабляться. Фемка от раздражения даже поперхнулась леденцовым взрывом, но потом решила объясниться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
