— Бывают случаи, — Ранно посмотрел на судей, — когда жизнь заставляет менять старые законы. Решение принимаю я. Повторяю, слушания необходимо продолжить. Без задержек и перерывов.
Ослау покинул свой столик и подошел к судьям, не спуская глаз с Ранно.
— Изменение наших законов возможно лишь с согласия народа. Если Ферма не согласится снять с подсудимого все обвинения или отложить слушания до завершения специального расследования, данной мне властью я поставлю вопрос на всеобщее голосование.
— Очень хорошо, господин Оратор. Члены Ферма проголосуют. Результат тебя не устроит, но я не могу пообещать, что дальше все будет, как тебе того хочется, — он поднял руку, как бы говоря своим сторонникам: делай, как я. Хотя солнце впервые выглянуло из-за облаков и согрело зрителей, они этого не заметили, поглощенные разыгрывающейся на их глазах драмой. — На голосование выносится вопрос: продолжать ли нам слушания? Я голосую первым. Да, продолжать.
Необходимость посылать гонцов к глашатаям отпала. Ослау поднял правую руку, показывая, что один голос подан за.
— Кристий, что ты скажешь? — обратился Ранно к судье, что сидел справа от него.
Совсем юный, Кристий густо покраснел, почувствовав, что все смотрят на него. Откашлялся.
— Да, продолжать.
Ранно, собственно, не сомневался в ответе Кристия, как, впрочем, и в своей легкой победе, а потому поднял подряд еще двух молодых судей, которые также поддержали его. Затем очередь дошла до стариков. Если решения молодых и поднятую правую руку Ослау зрители встречали зловещей тишиной, то вскинутая левая рука Оратора вызвала бурю восторгу. И остальные трое судей безо всякого колебания ответили «Нет». И всякий раз, когда поднималась левая рука Оратора, со склонов доносился одобрительный рев.
Итак, голоса судей разделились: четыре на четыре.
Ранно по-прежнему верил в успех.
— Решающим станет голос недавнего члена Ферма, Хаски, которого выбрали в самый последний момент, чтобы занять место Ильдербурфов. Хаска, как ты проголосуешь?
Николан посмотрел на овцевода, что сидел на самом последнем кресле, и сердце его упало. Что он мог ждать от этого человека? Николан знал, что Ранно самолично ездил к Хаске, чтобы предложить ему место в составе Ферма. Наверное, они обо всем договорились заранее.
"Как хорошо, — подумал Николан, — что Ильдико не успела вернуться вовремя. Она не увидит исхода этого процесса.
После короткого колебания Хаска встал, огляделся. Посмотрел на Ранно, затем на Николана.
— Я не знал, что мне предложено место Ильдербурфов. Иначе отказался бы занять его. Мой брат, мой единственный брат, погиб в битве при Шалоне и, если Николан отдал приказ, пославший его на смерть, я хочу, чтобы он понес должное наказание.
Ранно поощряюще кивнул.
— Но я также убежден и хочу сейчас сказать об этом, что народ — высший судья. Разве мы можем выносить решения, зная, что люди нас в нем не поддерживают? И, должен признаться в своих сомнениях. Разве можно считать вину Николана доказанной, не услышав свидетелей, готовых выступить в его защиту? Возможно, я излишне самоуверен, высказывая такое суждение. Вот я стою перед вами, низкородный овцевод, сын овцевода, окруженный гордыми и знатными лошадниками плоскогорья. Вы будете сторониться меня, несмотря на эту мантию, словно от меня постоянно пахнет шерстью. Но вот что я хочу сказать, друзья мои, если я найду среди вас таковых, чабан все свободное от сна время проводит под открытым небом, сияет ли на нем солнце или сверкают звезды. Только они и составляют ему компанию. Он многое узнает от матери-природы, и прежде всего она учит его всегда докапываться до истины. Я думаю, другие чабаны не станут возражать, если я выскажусь от нас всех: мы не стали бы убивать солдата, который прошел долгий путь, чтобы дать свидетельские показания. Мы не стали бы наполнять золотом карманы тугодума-конюха, лишь бы он не появлялся на суде. Мы не стали бы нанимать предателя и шпиона, чтобы он явился сюда и лгал под клятвой. Человек, который виновен во всем этом, возможно, приложил руку к тому, чтобы направить отряд Рорика в ту последнюю для большинства всадников атаку. Естественно, мы не может решать виновен Николан Ильдербурф или нет, не выяснив, кто пытается скрыть от нас правду.
Он повернулся к Ранно, лицо которого побагровело от ярости.
— Мой ответ — нет!
И тут случилось непредвиденное. Хотя многие попытались выразить свое неудовольствие, склоны взорвались хохотом и хлопаньем в ладоши. И прошло немало времени, прежде чем стих шум.
Ослау обнял Николана за плечи и отвел в комнату, которую тут занимал последние дни.
— Будет лучше, если ты побудешь здесь, пока волнение не уляжется. Я думаю, большинство на твоей стороне, но остались и такие, кто по-прежнему винит тебя в смерти их отцов и мужей. Кто-то из них может вонзить кинжал тебе в спину, — он подошел к окну, посмотрел, что творится снаружи.
— Они спускаются вниз. Как я и ожидал, спорят друг с другом. Охране придется потрудиться.
— А где Ранно?
— Там же, где и был. Похоже, он никак не ожидал такого плевка в душу. Подожди, он куда-то исчез. Во всяком случае, я его не вижу.
— А Хаска?
— Наш храбрый овцевод сидит в кресле. Улыбается. Судя по всему, очень доволен собой. Люди о чем-то спорят у его ног.
Ослау вернулся к столу, сел рядом с Николаном.
— Сын мой, ты, несомненно, понимаешь, как тебе повезло.
Николан согласно кивнул.
— Надежд на положительный исход слушаний у меня было мало. Я обязан тебе своей жизнью.
— Остается решить, как быть дальше. Слушания отложены, и теперь передо мной два пути. Я могу заявить, что убийство твоего главного свидетеля лишает суд возможности получить всестороннюю информацию, вследствие чего с тебя следует снять все обвинения. Или я могу немедленно начать расследование обстоятельств убийства Сомуту и подкупа Дальбо и Микки. Для этого придется общим голосованием выбрать специальный комитет.
— Я вернулся добровольно, — ответил Николан. С одной целью — очиститься от тех лживых слухов, что распускает обо мне Ранно. Закрытие дела не докажет моей невиновности. Я считаю, слушания необходимо продолжить. Но, — Николан на мгновение задумался, — ранее надобно выполнить два условия. Во-первых, провести тщательное расследование. Во-вторых, общим голосованием выбрать девять членов Ферма.
Морщины озабоченности на лице Ослау разгладились. Он улыбнулся подсудимому.
— Именно это я и надеялся от тебя услышать. Это честный и мужественный ответ. Я буду счастлив повторить твои слова на заседании Ферма, которое состоится, как только народ успокоится. Но ты должен помнить о непредсказуемости Ранно. Сам видишь, насилие его не останавливает. Так что давай пока подождем.
В дверь постучали, в комнату всунулся Хаска. Подмигнул Николану, поклонился Ослау.
— Входи, — кивнул ему последний.
Хаска вошел походкой победителя. Чувствовалось, что он очень доволен собой.
— Кажется, я поломал планы этого нового Цезаря, заявил он. — После того, как я проголосовал, он смотрел на меня так, словно вот-вот набросится на меня. Но я не боюсь. Ему вырвут клыки еще до окончания суда.
— Ты поступил честно и бесстрашно, — заметил Оратор.
— Я у тебя в неоплатном долгу, — воскликнул Николан. — Скорее всего, твой голос спас мне жизнь.
Овцевод беспечно махнул рукой.
— Несмотря на то, что говорилось на суде, мне с самого начала было ясно, что доказательств у них нет. Кроме показаний этого земельного вора и труса да его его слуг и дружков. О, до суда я был настроен против тебя. Я неделю не мог говорить после того, как узнал о смерти брата. Он обожал лошадей, а я очень любил его, — Хаска посмотрел Николану в глаза. — Я уверен, что не ты общался утром с пьяными принцами.
— Нет. Но я могу сказать тебе, кто это был.
Хаска вскинул руки.
— Нет нужды. Я знаю. И, господин мой Ослау, есть интересные новости. Потому-то я и пришел к тебе. Ранно так легко не сдастся. Он собирает своих сторонников. А вот о новостях он не слышал, пока я не решился раскрыть ему глаза и не сказал, что Рорик, похоже, жив и едет сюда. Лицо его стало белым как зубы гунна. Он рявкнул, что я лгу, но отказался от идеи вооруженного нападения на охрану Ферма.
— А что говорят о Рорике? — спросил Ослау.
— Судя по всему, он действительно жив. Мой сосед, он тоже выращивает овец, сказал мне, что Рорик едет в компании друзей. Они уже недалеко. Рорик очень слаб. А память его… — Хаска помахал рукой, — то появляется, то исчезает.
— Это естественно, — кивнул Оратор. — Но, при должной заботе, он быстро поправится. И тогда мы узнаем правду. Значит, сегодня у меня прибавится забот. Я должен вас покинуть.
Едва они остались одни, Хаска повернулся к Николану.
— Я чувствую, что ты хороший человек, Николан. Сегодня я понял, что мне нравится сидеть в кресле великих, так что я хотел бы остаться в Ферма. Мы с тобой сможем многого добиться.
