Но все же я понимал, что это для ребенка не жизнь, и не знал, что делать. Вмешался его величество случай. Нас нашли, когда я однажды решил переждать день на каком-то складе. Дело было днем, и я, как ты понимаешь, не мог участвовать в событиях. Никита сказал, что я его брат, что мы приехали из Тмутаракани – он тогда на полном серьезе считал, что есть такой город, – и что я просто прилег отдохнуть. Но нашедшие сочли меня мертвым и отправили в морг, а Никиту – в детский дом. Благослови, Боже, тех, кто придумал трупы брезентом накрывать, а то бы я тогда и правда умер! – воскликнул Вилор, поежившись от неприятного воспоминания. – В общем, когда настала ночь, я из морга благополучно ушел, напугав всех сторожей.
– А Никита?
– А для Никиты пришлось постараться. Где-то с помощью внушения, где-то с помощью угроз, подкупа, обаяния, но я сумел добиться того, что его усыновила хорошая семья. Какое-то время приходил, общался с ним – тайно от остальных, смотрел, как он живет. И, убедившись, что с ним все хорошо, я перестал показываться ему на глаза, разве что иногда наблюдал за ним издалека, чтобы он меня не видел. Я надеялся, что он все забудет…
– Но он, как видишь, не забыл!
– Сложно такое забыть… Он был толковым мальчиком, в свои семь или восемь уже хорошо умел читать и писать и говорил, что даже вел дневник, пока еще жил в том доме. Говорил – ручка у него была, а тетрадки не было, потому он делал записи на полях какой-то книжки. Обычно такие дети хорошо помнят свое детство.
Мы проболтали до утра. Теперь у меня на душе было легко и спокойно.
С рассветом Вилор отправился в черную комнату, а я поднялась на чердак. Мои друзья мирно спали, а мне от всех этих волнений спать не хотелось, а хотелось с высоты своего дома посмотреть на восход солнца. Вспомнилось, как Вилор в нижнем мире с жадностью наблюдал пусть иллюзорное, но все же утро, и мне стало его очень-очень жаль. Я подумала, что теперь сделаю все, чтобы вернуть ему человеческую сущность – ведь он заслуживает это!
А солнце тем временем всходило, озаряя золотистыми лучами мой старый чердак, его покатый потолок, диван, пыльный шкаф в дальнем углу…
Стоп, хлопнула я себя по лбу. Давно собиралась и все никак не собралась заглянуть, что же в этом шкафу. Даже когда искала книгу, то перерыла все, а на чердак подняться не догадалась!
Пыль полетела в разные стороны клубами – я распахнула дверцы шкафа.
Внутри лежали аккуратно замотанные в бумагу и пыльный полиэтилен свертки. Это оказались какие-то старые документы, платежные квитанции, медицинские карты. Ничего интересного. «Федосья Михайловна Заречная», – то и дело мелькало в этих бумагах. Федосья Михайловна, фронтовичка Феня… Видимо, кто-то из новых жильцов не захотел выбрасывать бумаги, оставшиеся в доме от прежней хозяйки, он просто сложил их в этот шкаф и забыл о нем. В одной из папок я обнаружила несколько конвертов с фотографиями. Там были и чудесные старинные фотки, и небрежно сделанные черно-белые, среди которых имелось несколько довоенных изображений Лиленьки и Фени. В другом конверте лежало несколько фотографий времен войны, сделанных, похоже, немцами, и оставалось только догадываться, как они оказались в моем доме. Пересмотрев фотки, я сунула их на место, и тут мне буквально на голову свалилась книга. Она была зажата между полкой и штырьком, на который полка должна опираться, словно кто-то нарочно ее там спрятал. Но от моих манипуляций полка качнулась, и книга выпала.
Я так и не узнала, кто и зачем мог спрятать там эту книгу. Книга – ерунда, учебник. Но то, что в ней было записано на полях довольно уверенной детской рукой, до сих пор вводит меня в трепет, когда вспоминаю.
«Пришла злая тетя и превратилась в бабушку. А сама бабушка пропала. Злая тетя наклонилась надо мной и посмотрела, чтобы я спал и ничего не заметил», – было написано на одной странице.
«Злая тетя живет теперь у нас, и все думают, что это бабушка. А мама с папой мне не верят».
«Злая тетя мне сказала, что если я кому-то что-то расскажу, то она убьет и маму, и папу, и меня. И так злобно смотрела, что я чуть не умер от страха. Я никому ничего не расскажу теперь».
«Папа заболел, к нему врачи ходят. Все думают, что он выздоровеет, а злая тетя говорила мне, что он умрет, и смеялась».
«Папу вчера похоронили. Кажется, мама поняла, что злая тетя – совсем не бабушка. Она тоже ее боится».
«Маму вчера машина задавила. Теперь я со злой тетей совсем один остался».
«Злая тетя теперь совсем не похожа на бабушку, а сама на себя – большая, толстая, страшная. Она меня больше на двор не пускает. Я сижу в комнате без окон».
«Злая тетя сожгла мои игрушки, тетрадки, картинки и учебники. И плюшевого мишку моего любимого. Сказала, что я не буду больше учиться, а буду тут сидеть, пока не умру. Я не люблю ходить в школу, но теперь я хочу туда убежать и домой не возвращаться».
«Я один, тут темно и страшно. И ко мне приходит другая тетя. Она то есть, то ее нету. На вид она страшная, но добрая и любит меня. С ней не так плохо. Наверно, она привидение».
«Добрая тетя меня жалеет и по головке гладит. Она плачет, ей жалко меня. И два раза хлеба принесла. Я его съел и крошки тоже, чтоб злая тетя не увидела. Мне кушать не дают, по лицу бьют. У злой тети тут другие злые люди поселились».
«Мне добрая тетя ключик принесла. Я его спрячу, а как все уйдут – убегу отсюда в лес, а потом далеко-далеко, чтоб она меня не нашла».
Вот примерно так, если исправить ошибки, выглядели выборочные записи на полях старого учебника. Хотя там было еще много чего написано.
«Милая, добрая, безумная Лиленька, – подумала я с тоской. – Моя незабвенная подруга. Она так любила детей, а этот мальчик оказался как раз в ее комнате! Она помогла ему сбежать от верной гибели». Так вот зачем Алевтине нужна была книжка, исписанная детской рукой, – она каким-то образом узнала о существовании этого своеобразного дневника и решила избавиться от улик. А Лиленька помогла уликам сохраниться, подсунула мне совсем другую книжку, которая по счастливой случайности оказалась поблизости!
Так этот мальчик – Никита, оказывается! Только теперь дошло. Мамин водитель. Хотя я давно уже догадывалась, что он не просто водитель, но при случае и помощник, и телохранитель. Мама в каком-то закрытом учреждении работает, о своей работе ничего не рассказывает.
Вовремя тогда Вилор тут оказался! Правильно он говорит – мир тесен.
Теперь я понимала, что буду смотреть на Никиту совсем другими глазами. Для меня он всегда был добродушным весельчаком и балагуром, и кто бы знал, что в детстве он пережил такую трагедию…
Вот они какие, силы темные и светлые. Вот так под покровом сил света тьма творила свои дела… Но на каждую темную силу в конце концов найдется… управа!
И тут я хлопнула себя по лбу. На каждую темную силу найдется сила светлая! Стоп, это же мне мама такое говорила, когда на бой провожала! А я не знаю даже, где она работает. Так может быть, она тоже состоит в Братстве?
Я призадумалась. А что, вполне возможно. Мама рассказывала мне случай из своего детства, когда хранитель меча научил ее видеть сквозь землю. И обмолвилась, что у нее до сих пор это иногда получается, но тут же добавила, что это служебная тайна!
Интересно, если ее прямо спросить, она ответит? А если ей сказать, что я тоже в Братстве состою? Или это нарушение правил?
Ладно, подумала я, поживем – увидим.
Как только я собралась лечь спать, запиликал мобильник. Звонила, конечно же, Убейволкова:
– Ника, привет! Тут такое было! Эта старая мегера вздумала свои фишки применять, так ее тут же скрутили и отправили куда следует. Нет, не знаю куда, но знаю, что мы ее точно уже не увидим. Алевтине тоже повезло. Я им всегда говорила – мутная она какая-то, вот так и вышло. Ее, в общем, признали невинно пострадавшей и отпустили. Правда, взяли под контроль, так что плохого она уже ничего не сделает!
– А про колдуна из Холмища они знают, интересно?
– Все мы знаем про колдуна из Холмища, – вздохнула Убейволкова. – Но это слишком сильный колдун, и пока нам с ним не справиться. Мы только и можем, что спасать тех, кто сам идет к нему в руки. Правда, не всегда успеваем и не обо всех знаем. Но Алевтина больше с ним не связана. Тут уж старшие постарались, я не знаю, как там вышло. Она уедет далеко и будет свободна от его власти. Слышала бы ты, как она плакала от радости, когда об этом узнала!
Я подумала – а так ли уж она невинно пострадала? Кто знает, какие отношения у нее со старой ведьмой были на самом деле и кто она ей по родству… Может быть, она лишь прикидывалась невинной жертвой, а в реальности они действовали совместно и слаженно – мать и дочь, белая и черная ведьмы? Но я этого знать не могла и только спросила:
– А как ты думаешь, нас с Вилором серьезно отпустили или еще могут прицепиться?
– Нет. Раз сама Глафира явилась – значит, не прицепятся. И к твоему вампиру претензий никаких. Она в наших краях самая главная, Глафира! – воскликнула Убейволкова и тут же хихикнула. – Да, лихо вы их на место поставили, показав, кто тут действительно крутой борец со злом, а кто просто, как ты выразилась, белые перышки распускает! – Она засмеялась. – Но знаешь, Ника, если вдруг тебе понадобится помощь, то можешь и правда звонить по данным тебе телефонам. Помогут, куда денутся!
