Таймири соизволила выйти лишь к ужину, когда тетушка Ария подустала и предоставила Мелиссу хлопотать самостоятельно. Повар скакал по кухне, выделывая всяческие балетные трюки, громогласным басом распевал оперу и был на грани умопомешательства от счастья. Ему еще никогда не удавалось готовить столь аппетитные и ароматные блюда.
Те музы, что стояли в очереди за порциями, слушали его куплеты, разинув рот. А те, кто уже порции получил, с не меньшим удовольствием работали вилками и ножами. Таймири к «закулисному» концерту не проявила ни малейшего интереса. Задела локтем какую-то музу, наступила на ногу другой — и даже не извинилась. Пролезла вне очереди к прилавку и, не поднимая глаз, хмуро попросила чего-нибудь поесть.
— Поесть? — возмущенно-насмешливым тоном переспросила продавщица. — Блюда «поесть» в меню нет. Не желаете ли отбивную под ромово-лимонадным соусом?
Голос показался Таймири до боли знакомым. Словно бы и не было никакого расставания, словно бы долгий, утомительный путь в неизвестность был всего-навсего сном.
— Тетушка! Тетушка! — прослезилась она. — Как ты здесь очутилась?!
Выбежав из-за прилавка, Ария бросилась племяннице на шею. По дороге она, кажется, расколотила дорогую хрустальную вазу для фруктов и смахнула на пол пару фаянсовых чашек. Но не всё ли равно, сколько посуды ты разбил, если перед тобой во плоти и крови стоит человек, которого ты почитал навеки для себя потерянным?
— Я уж думала, не свидимся, а тут такая удача! — бормотала тетушка Ария, хлюпая носом у Таймири на плече. — Я столько всего пережила! Сначала плети, потом пещеры…
— Ах, как я по тебе соскучилась! — рыдала Таймири. — Как истосковалась по нашему уютному дому, по твоим завтракам и обедам, по перерывам на чай в пять двадцать. По сказкам, что ты читала мне на ночь.
— Вообще-то говоря, — заметила Ария, утирая нос тыльной стороной руки, — сказки я перестала тебе читать лет эдак десять назад.
Они дружно расхохотались, после чего не менее дружно вновь разразились рыданиями.
— Развели тут, понимаешь, сырость, — пробурчал тщедушный старичок, который вёл специальный предмет под названием «становление муз». Пробурчал и прошаркал к прилавку. — Где носит повара? Подайте его сюда!..
— Когда я сообразила, что попала впросак, было уже поздно, — рассказывала тетушка Ария, ковыряя вилкой наскоро испеченный Мелиссом праздничный пирог. Мелисс не пожелал слушать отговорок и заявил, что если и печь пироги, то лишь в таких торжественных случаях, как воссоединение тетушки и племянницы. — Я попала в самый настоящий ад. Представляешь, нас заставляли долбить светящиеся горы!
— Те самые подземные горы? — ужаснулась Таймири. — Я была в одной из мерцающих пещер. Это же настоящая сокровищница!
— Судя по всему, кому-то наши сокровища не дают покоя, — пробормотала Ария. — Но теперь, когда мы вместе, меня уже ничто не заботит. Знаешь, если бы не твоё волшебное письмо-самолетик, не видать бы мне света белого… Это письмо вселило в меня надежду. Запомни, девочка моя, вера и надежда — две великие вещи. Они возрождают падших и укрепляют немощных. Вот и меня, надломленную, укрепили.
Таймири стало стыдно. Ведь она считала Папируса чуть ли не сбрендившим. А тот просто верил в свою затею с самолетиками и никого не слушал.
— Но как ты сюда-то пробралась? Неужто никто не устраивал тебе допросов и церемоний посвящения? — полюбопытствовала она.
К счастью, ни ардикта, ни прочие профессора тетушке Арии не повстречались. Все они заседали в кабинете для совещаний и гадали, что делать с расписанием, которого, в общем-то, никогда и не существовало. Озаботились в кои-то веки!
— Музы свободно разгуливают по мастерской. Никакой дисциплины! Не дай адуляр, возникнет в ком-нибудь надобность! Это ж всё равно, что искать иголку в стоге сена! Магнит нам нужен. Магнит! — настаивал физик Кронвар.
— Вы говорите о музах, как о тиграх, оказавшихся на воле. Куда это годится?! — вспылила Овенарис, хрупкая миловидная женщина, ведущая уроки равновесия.
— Давайте не будем идти на поводу у современности! Расписание ограничивает выбор учениц. У них в принципе не остается альтернатив, — веско заметил Каэтта, сцепив руки в замок.
— Но в ином случае выбора лишаемся мы, — сказал мужчина, закутанный в шарф. — Музы выбирают учителей на свой вкус… Хотя порой это прихоть случая. А-апчхи!
— Ваша лестница, ведущая в никуда, уважаемый Има-Рин, является обязательным этапом в становлении любой музы. Не сочтите за дерзость, но конкретно вас никто из учениц по доброй воле не выбирает. Им, как бы так выразиться, приходит повестка. Вроде повестки в армию, — съехидничал Кронвар.
Има-Рин достал носовой платок и громко высморкался. В последние дни простуда не отступала от него ни на шаг, в каких бы закутках он ни скрывался и каким бы чаем ни лечился.
— А когда починят счетчик эмоций? — спросила у Ипвы легкомысленная на вид дамочка в меховой накидке и обтягивающем платье с глубоким декольте. — На носу акт отречения от колдовства, а…
— Будет, будет вам счетчик, — обнадежила ее ардикта. — Но одеваться, Такрана, я бы посоветовала вам поскромнее. Ваши вульгарные платья нарушают чистоту эксперимента. Не помню случая, чтобы во время акта отречения счетчик не зашкаливал. Ставлю на что угодно, глаза на лоб у муз лезут отнюдь не из-за магического атрибута.
— Ах, вы просите о невозможном! — сказала та и противно захихикала. Кронвар с Ризомериллом одновременно скосили глаза в ее сторону.
Магическим атрибутом преподаватели именовали в своем кругу индикаторную волшебную палочку из оптоволокна, которая светилась и испускала разноцветные искры во все стороны. Волшебства в ней было, что в варёном яйце. То есть ровным счетом никакого.
— Такрана, покажите-ка палочку нашим ученым господам, чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет ее безвредности, — попросила ардикта. И вещица пошла по кругу. Ризомериллу редко приходилось сталкиваться с подобного рода предметами, и он пришел в совершеннейшее изумление:
— И вот с помощью этой штуковины вы проверяете учениц?! Интересно, какие эмоции они испытывают, когда палочка начинает искриться?
— Эммм… сейчас припомню, — замялась Такрана. — В прошлый раз где-то около тридцати процентов обеспокоились за мою судьбу, еще двадцать злорадно ухмыльнулись (я это и без счетчика заметила), у пяти процентов взыграло сердце, а остальные музы пребывали в ожидании, чем же закончится эта комедия.
— Глубоко научный подход! — саркастически отозвался Кронвар. — И, надо полагать, за теми пятью процентами, у которых взыграло сердце, вы теперь неусыпно следите?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
