От «Русалки» отчалил лихтер и, погоняемый приливом, бойко побежал на огонек, указывавший местоположение Эштона. Когда лихтер приблизился к берегу, стало слышно, как поскрипывают уключины. На веслах сидели двое. Вскоре суденышко коснулось песчаного дна, и гребцы вытащили его на берег. Судя по униформе, это были стюарды. Достав откуда-то из носовой части огромный серебряный поднос, они быстро понесли его к палатке. Принявшись за работу, они укрепили по краям платформы светильники, так что вся сцена, к великой досаде Малкольма, озарилась ярким светом. Была расстелена белая скатерть, стол был сервирован на двоих, вслед за приборами появились серебряные канделябры — словом, готовился настоящий ужин. Всех, в том числе и Ленору, снедало любопытство — а кто же второй?
В ночном воздухе послышались первые мягкие звуки виолончели, и все прислушались. Ленора старалась ничем не выдать своих чувств. Малкольм смотрел на нее пристально и сурово. Поначалу звуки никак не складывались в стройную мелодию, а потом зазвучала пьеса, которую они с Эштоном любили играть вдвоем. Малкольм беспокойно мерил шагами веранду. Вот он остановился в дальнем ее конце, вглядываясь в ярко освещенную сцену. Ленора немного наклонилась вперед, жадно впитывая музыку, которая пробуждала в ней сладкие воспоминания о Бель Шен и ее хозяине. Музыка наполнила ее сердце непередаваемым блаженством. Но тут вернулся Малкольм, и настроение у нее разом упало.
Он раздраженно посмотрел на Сомертона и скривился в презрительной усмешке.
— Ты что, собираешься слушать это пиликанье? Да это же визг кота, угодившего в капкан. И можно угадать, каким местом.
Роберт щедро отхлебнул.
— Да нет, парень. Это всего лишь кишки, которые они натянули на скрипку вместо струн.
— Это не скрипка, — сухо сказала Ленора, которую весьма раздражали эти грубые шутки.
Отец удивленно воззрился на нее.
— У тебя сегодня что-то с чувством юмора, девочка. Ты что, уже шутки понимать разучилась?
— Да это все тот несчастный хлыщ. Он ее прямо с ума сводит, — оскалился Малкольм. — Она бы хотела сейчас быть там, с ним вместе.
А почему бы и нет? Этот вопрос мелькнул у нее в голове. Она с большой радостью променяла бы кретинские ужимки этих двоих на общество Эштона, который — Ленора могла быть в этом уверена — окружил бы ее любовью и вниманием.
К палатке подошел слуга и обратился к кому-то внутри. Музыка оборвалась; у Леноры замерло сердце: появился Эштон. Он наклонился к жасминовому кусту, сорвал цветок и положил на блюдо. Усевшись напротив, он налил себе вина в серебряный кубок, отхлебнул, кивнул одобрительно. Начался настоящий ужин. Место напротив пустовало. И тут Ленора поняла, что должен был означать сорванный жасмин. Это было приглашение, посланное ей. Как бы ее ни звали — Ленора или Лирин, когда бы она ни пришла к нему — она всегда желанна, ее всегда ждут.
Малкольм, кажется, тоже угадал смысл происходящего и повернулся к Леноре с едва сдерживаемой яростью. Она смело встретила его взгляд и мягко улыбнулась. Тем не менее, когда на веранде появилась Мейган и объявила, что ужин на столе, Ленора возблагодарила судьбу, что удалось избежать выяснения отношений. На протяжении всей трапезы она холила в себе чувство нежности и любви, не обращая никакого внимания на яростные взгляды Малкольма и нахмуренные брови Роберта.
На следующее утро Ленора послала Мейган в столовую извиниться за то, что не может выйти к завтраку, и осталась в постели, любовно перебирая в памяти события вчерашнего вечера. Это, казалось, привело Малкольма в крайнее раздражение, ибо спустя короткое время Ленора услышала, как он, едва сдерживаясь, выскочил из дома, оставив на посту Роберта, чтобы тот следил за влюбленными: Ленора должна оставаться дома, Эштон у себя в палатке. Физически они были разделены, но душой — вместе, ибо в тот самый момент, когда Ленора вышла на верхнюю веранду подышать утренним воздухом, откинулся полог, и из палатки появился Эштон. Он повернулся в сторону дома, и тут как раз она появилась у перил. Какое-то мгновенье они, хоть и не видя, смотрели друг на друга. И каждый знал, что другой здесь, рядом. Даже на таком расстоянии Ленора чувствовала, что Эштон ласкает ее взглядом, и сама восхищенно смотрела на него. На нем были только плавки, он демонстрировал все свое мужское великолепие. Эштон возвышался, как бронзовокожий Аполлон, и Ленора почувствовала, как щеки ее вспыхивают. Чего не было видно, то дополняла память. Волосы на груди, спускаясь вниз, вытягивались в полоску, ведущую к животу, плоскому и твердому. Это она хорошо знала. Ноги у Эштона были длинные, стройные, мускулистые, как и торс.
Она почувствовала, как все тело охватывает знакомая истома. Интересно, а он тоскует по ней? Было видно, как Эштон взял со спинки металлического стула большое полотенце, перекинул его через плечо и широко зашагал к берегу, где лениво набегали одна на другую волны. Ленора завороженно следила за ним. Бросив полотенце у самой кромки, Эштон вошел в воду. Окунувшись, он сделал шаг, другой и нырнул. Не стараясь выдерживать направления, Эштон бешено колотил руками по воде. Ленора почти физически ощущала, что он ищет способ хоть как-то разрядиться. У нее самой болело где-то внизу живота, и можно было только мечтать, чтобы таким вот образом, как он, дать выход своим чувствам. Но вместо этого ей приходилось просто подавлять страсть и желание и надеяться, что придет время, и Малкольм заменит ей Эштона.
Она потерла бровь, словно стараясь пробить брешь в стене, за которой укрылась ее память, и заглянуть в нее поглубже. Вот если бы удалось найти нишу, в которой скрывается Эштон, вспомнить что-нибудь дорогое… Но, едва подумав об этом, она поняла, что все бесполезно. Он принадлежал настоящему, в том далеком прошлом его не было.
Солнце палило, и в сознании у нее постепенно соткался мираж. Она где-то далеко на берегу, залитом солнцем. Девочка с каштановыми волосами играет в песке. Это она. Или Лирин? Далеко она разглядеть не могла, словно тоннель, сквозь который она смотрела, был слишком короток. Однако Ленора точно знала, что ей приходилось играть с этой девочкой, которая так на нее похожа. Дети, пожалуй, лет шести, смеялись и визжали, гоняясь друг за другом. Тут откуда-то издали донесся женский голос:
— Ленора!
Девочка повернулась и прикрыла от солнца глаза.
— Лирин!
Тут стало видно лучше, и перед ней возникла женщина, звали ее, кажется, Нэнни. Она стояла на бугорке, поросшем травой. Позади виднелся большой дом.
— А ну-ка, живо, обе сюда! — крикнула румянолицая женщина. — Пора поесть, а потом вздремнуть, пока не вернется ваш отец.
