пошёл по наклонной. Вы и ваш родитель смогли разобраться, кто на самом деле, кто, что привело к краху всего плана.
— То, что Гришин — Краснов одно и то же лицо?
— Именно. Когда мне сообщили, что произошло то, чего я боялся больше всего, стало ясно, присутствие моё в Никольском стало просто необходимым. Бросив всё, я через два часа был в посёлке.
— Выходит, план ваш оказался не настолько уж и гениальным?
— Любая гениальность имеет право на ошибку. Главное, чтобы цель была достигнута, а она была достигнута, чему свидетельствует наш с вами разговор.
— Вопрос, какой ценой?
— Двадцатипятилетнего измывательства над самим собой. Четверть века жить ожиданием момента истины?! Отсюда ошибки. Человек не машина, просчёты — часть всего, что мы, люди, называем жизнью. И никуда от этого не денешься. Бывали минуты, когда хотелось, бросив всё, забыть про архив, про «луч смерти», заставить себя жить так, как живут обычные граждане, заниматься любимым делом, не думать о том, чему были отданы лучшие годы. Но проходило время, и я начинал понимать, что желание забыть означает проявить слабость. Сам того не подозревая, я оказался в зависимости от всего, что выстраивал в голове своей на протяжении более двух десятков лет. Отбрось я тогда мысли о Соколове, всё могло бы сложиться иначе, не было бы ни переживаний, ни разочарований.
— И угрызений совести тоже.
— Скорее пустоты в душе.
Погасив удивление, Илья хотел было съязвить, однако вместо слов: «А она у вас есть, душа?» — произнёс: «Я так полагаю, в день, когда вы появились в нашем доме, у вас произошло обострение этой самой пустоты?»
— Когда с отцом вашим случилось несчастье, я находился в зависимости от собственной психики, которая способна была не только вить из меня верёвки, но и превратить в тряпку, что она и сделала, отправив в дом, в котором я не должен был появляться по определению. Не ведая зачем, я собственными руками поломал всё. Представив себе, что архив потерян навсегда, я начинал негодовать.
— И вы решили, что пришло время действовать?
— Интересно, как бы вы поступили на моём месте? Вот-вот должна была произойти развязка, требовалось совершить главный, пусть не до конца осмысленный шаг. И я его совершил.
— Что в итоге привело к смерти другого человека.
— Видит Бог, я не хотел доводить отца вашего до состояния аффекта. Могу сказать больше, появление моё не ставило цель заставить Николая Владимировича нервничать. Я хотел объясниться и выяснить, как он намерен распорядиться архивом.
— Вопрос по поводу желали вы или не желали, мы уже поднимали, поэтому предлагаю сменить тему. Пусть каждый останется при своём мнении.
— Согласен.
То, что Гришин был согласен, рассмешило Илью настолько, что тот вынужден был перевести взгляд на кружку с пивом, дабы не расхохотаться и тем самым не нанести противнику удар по самолюбию. Но полковник ждал, и надо было что-то говорить.
— Скажите, когда и как вам удалось вставить в мобильник жучок?
Руки полковника, нервно дёрнувшись, замерли, что означало, что человек потерял нить рассуждений.
— Жучок в мобильник засунули, когда вас везли в лес, вы тогда находились в беспамятстве. В группу был включён специальный человек, который в течение пяти минут всё устроил так, что я на протяжении нескольких недель мог знать, где вы находитесь, с кем общаетесь и о чём говорите.
— Но для этого, как минимум, надо было знать модель телефона.
Ухмылка в который раз скользнула по губам Гришина.
— По этому вопросу вам лучше поинтересоваться у Рученкова. Кстати, Виктор хорошего о вас мнения, и как о человеке, и как о бизнесмене.
— Да плевать я хотел на его мнение. Сволочь она и есть сволочь.
— Зря вы так. Человек выполнял свой долг.
— Долг? Стукач — он.
— Стукач — тоже человек. К тому же не надо забывать, что Рученков- бывший чекист, а чекистов, как вам известно, бывших не бывает.
— Зато бывают бывшие друзья.
— Вы, господин Богданов, слишком сентиментальны. В ситуациях, отличающихся неординарностью, по одному только взгляду можно было определить, что человек испытывает на данный момент.
— Что вы сейчас и делаете?
— Боже упаси! — вскинув вверх руки, Гришин сделал обиженное лицо. — Вместо того чтобы видеть доброжелателя, вы видите во мне демона и это, когда я открыт как никогда. Странно, что вы этого не заметили.
— Почему же не заметил, очень даже заметил.
— Если заметили, должны были почувствовать, что я не настроен вести двойную игру. Партия подходит к концу, на столе остались главные фигуры. Какая уж тут стратегия! Случись что, архив пропадёт навсегда.
— Логично.
— А коли логично, предлагаю…
Закончить мысль Гришину помешал телефонный звонок.
Спрятавшийся между тарелками мобильник смешно запрыгал, отчего создавалось ощущение, будто телефон живой.
Прочитав высветившееся на дисплее имя абонента, полковник, переложив телефон из одной руки в другую, приподнёс его к уху.
— Говорите.
Жест, характеризующий, что звонок касается и его тоже, заставил Богданова напрячься.
Какое-то время Гришин вслушивался в вырывающийся из мобильника голос, изредка прерывая тот фразой: «Так, так».
Когда же поток информации иссяк, проговорив: «Понял. Действуйте», — вернул телефон на место.
— Что-то случилось?
Стараясь не подавать вида, что звонок заинтриговал, Илья перевёл взгляд на спрятавшийся между тарелками мобильник.
— Случилось. Два часа назад в Шереметьево совершил посадку самолёт из Парижа. В числе пассажиров значится имя интересующей нас особы.
— Элизабет в Москве?
— Да. Из аэропорта Лемье отправилась в «Мариотт гранд», где, сняв люкс, заказала ужин, после чего попросила портье не беспокоить.
Рука Ильи непроизвольно потянулась к карману. Желание набрать номер Элизабет оказалось выше любой осторожности. И только мысль: «Что я ей скажу?» — заставила вместо трубки вынуть платок.
— Не иначе, как вечер чудес. Вчера общались по телефону, сегодня Элизабет в Москве. Интересно знать, что заставило Лемье изменить планы, когда та обещала быть только к концу недели?
— Может, ваше решение заключить с нами сделку?
— Сделку? — наполненный удивлением взгляд метнулся в сторону глаз Гришина.
— Откуда Элизабет знать то, о чём мы с вами узнали час назад?
— От вас.
Реплика полковника несла провокационный характер, а значит, отвечать на неё требовалось в том же духе.
— От меня? — стараясь держать себя в руках, переспросил Илья. — Не в моих интересах ставить в известность Элизабет о том, о чём знать не положено никому.
— В таком случае, кто?
— Жак. И не без вашей помощи. Вы сообщили Лемье о том, что я назначил вам встречу. Тот, поняв, что разговор пойдёт об архиве, поставил в известность Элизабет.
— Поставил в известность о чём?
— О том,
