class="p1">«
Случайно мне привелось слышать, что у моей последней книги здесь есть враги. Несмотря на все это, я со всех сторон слышу похвалы моему „Пространству Эвклида“…»[674]
«Я, помнится, писал тебе о книге Петрова-Водкина „Хлыновск“. Недавно вышла вторая его книга, не менее живая, яркая и свежая — „Пространство Эвклида“ — прочти, там много интересного про нашего брата и о многом другом. Писания его пером куда выше писания его кистью»[675].
Самым жестким и самым авторитетным критиком книги был А. М. Горький: «Книги — получил, спасибо! Некоторые — изругал, как видите. Особенно взбесило меня пошлейшее вранье бездарного „Кузьмы“. Как можно было выпускать такую чепуху? Ему еще попадет и от живописцев»[676].
«В „Пространстве Эвклида“ Козьма Сергеевич Петров-Водкин рассказывает читателю о себе, и пред читателем встает человек совершенно изумительных качеств, главнейшим из которых является его безграничная, мягко говоря, фантазия. <…> Козьма Петров-Водкин выдумывает так плохо, что верить ему — невозможно. Плохо выдумывает он потому, что, при всей непомерной хвастливости и самообожании, он человек всесторонне малограмотный. О нем можно бы не говорить, если б книга его не являлась вместилищем словестного хлама. О его поучениях художникам кисти, вероятно, напишет кто-нибудь из них»[677].
Горький критиковал Петрова-Водкина вместе с Андреем Белым, на стиль которого в своей литературной работе этого периода ориентировался художник: «Я вовсе не намерен умалять заслуги Андрея Белого пред русской литературой в прошлом, — писал Горький. — Он из тех беспокойных деятелей словесного искусства, которые непрерывно ищут новых форм изображения мироощущений. Ищут, но редко находят их, ибо поиски новых форм — „муки слова“ — далеко не всегда вызываются требованиями мастерства, поисками силы убедительности его, силы внушения, а чаще знаменуют стремление подчеркнуть свою индивидуальность, показать себя — во что бы то ни стало — не таким, как собратья по работе. Поэтому бывает так, что литератор, работая, думает только о том, как будут читать его литераторы и критики, а о читателе — забывает»[678].
К. А. Федин записал в дневнике: «Петрову-Водкину отказали [в разрешении на выезд за границу для лечения. — Н. А.], хотя он очень плох, по-моему даже безнадежен. Виделся с ним. Очень раздражен отзывом Горького о его книжке, действительно грубым и каким-то личным»[679].
В марте — апреле участие в Выставке советского искусства, организованной Польским институтом пропаганды искусства и экспонировавшейся в Варшаве.
4 мая приехал в Москву, чтобы добиться разрешения поехать с семьей за границу лечиться. Одновременно он просил разрешение на устройство во Франции своей персональной выставки. Как обычно, он остановился у Масловских, навещал друзей, осмотрел роспись В. А. Фаворского в Музее охраны материнства и младенчества.
«Я сделал все, что только мог и теперь жду результатов. Теперь я уверен, что заграница не удастся. Ты была права на счет тех мелких людей, которые спекулируют на искусстве и заграждают мне путь». «Я был у Нестерова — мы увидались, как старые друзья. Вчера он пригласил меня придти к нему посмотреть его работы. Я постараюсь сегодня с ним повидаться, тем более что он живет по соседству. <…> Зашел к Званцевым»[680]. «Вчера, после клиники, я, случайно, по дороге зашел в театр Мейерхольда и остался смотреть премьеру „Свадьба Кречинского“, в которой Юрьев был превосходен. Болезнь все сильнее подтачивает мои силы»[681].
С 14 по 28 мая участие в выставке советского искусства, экспонировавшейся в Копенгагене.
20 мая в газете «Советское искусство» была опубликована статья К. С. Петрова-Водкина «Культурный вклад» о выставке «Художники РСФСР за 15 лет», экспонировавшейся в Ленинграде. «Революция застала художников, работающими над формой мелкого масштаба и часто лишь вкусовым изобретательством. Кубизм, футуризм и беспредметничество работающим в них казались самодовлеющими, действующими в какой-то окончательной степени на зрителя — на самом деле они оказались лишь конструктивным и композиционным этапами картины, и ценное и убедительное этих школ и течений было включено за эти 15 лет как в системы изопедагогики, так и в строительство картины. Общая идеологическая устремленность вывела художников из их узко направленческих ячеек. Произошел обмен достижениями среди разнородных и, казалось бы, не приемлющих друг друга течений. Думается мне, что опасность увлечения классикой, всегда в нашем деле кончавшаяся формальным отношением к человеку и гипсовой схоластикой, — эта опасность если еще не изжита вполне, то изживается»[682].
Развернулась борьба между различными идейно-художественными направлениями в советском искусстве, стержнем которой являлись споры о формализме. «Плохие времена для искусства, опять натуралисты в гору пошли»[683].
25 мая в Московском отделении Союза художников (Волхонка, 8) состоялся творческий вечер Петрова-Водкина. На вечере выступали: П. Фрейберг, П. Кузнецов, А. Лентулов, Елесеев, А. Гончаров, В. Татлин, Бела Уиц, С. Герасимов, Соколов-Скаля. Петров-Водкин рассказал о своем творческом пути и ответил на вопросы присутствовавших.
«Мой вечер прошел хорошо, в зале Союза было много народа. Я приехал довольно поздно (по-московски) с Павлом, его женой [художницей Бебутовой. — Н. А.] и Матвеевым, который в данное время здесь. За мной приехали на машине. Вечер начался с выступления Павла, а затем я говорил о своей работе и своей творческой биографии. Как будто принимали меня очень тепло, даже слишком хвалили. Но было скверно то, что все остальные художники не пришли на вечер и вдобавок сделали это демонстративно. Побоялись ли они услышать ругань по своему адресу, или это политика <…> Я во всяком случае не касался партий в области искусства, а затрагивал лишь общие вопросы и проблемы. Беседа продолжалась почти до часа утра, после чего меня отвезли домой»[684].
«Я бы сказал, что о Кузьме Сергеевиче нужно говорить, как об исключительном художнике потому, что этот художник — живописец с большой глубиной, с большой интуицией и знанием. <…> Художник проявляет свою силу воли, затрачивая на это энергию, изучая органическое преломление самой жизни и это изучение всегда наполняет его углублять культуру живописи. <…> А потому его плюс в том, что живопись является не только воспроизведением природы, а само знание, сама наука искусства заставляет его делать из этого произведения искусства. Поскольку он связан с жизнью и имеет знание, я считаю К. С. одним из лучших методистов, знающих как форму, так самую структуру цвета»[685].
«Я считаю, что Петров-Водкин сыграл колоссальную роль в области искусства в своих работах. <…> Петров-Водкин, несмотря на свой возраст, самую главную свою работу и активность проявил во время революции»[686].
«…с В. А. Серовым <…> у меня сохранились хорошие отношения как ученика к учителю и
