– А если бы напали на кого-нибудь из Двадцати? – спросил Марти.
– Ответ очевиден. Это была бы чистая самозащита – все равно, как если бы напали на меня самого.
– Можно мне продолжать? – спросила Меган. Мендес кивнул, и она ввела Инграму стимулятор.
Он быстро пришел в себя, непроизвольно дернулся, потом дернулся еще пару раз, проверяя крепость пут, и наконец затих.
– Что бы это ни было, действует оно забойно, – заметил он. Потом посмотрел на меня. – Знаешь, а ведь я должен был тебя убить!
– Вот говнюк! Ну не получилось – подумаешь! Не плачь, ты старался, как мог.
– Молись, чтобы никогда не узнать, на что я способен, когда стараюсь по-настоящему.
– Господа, господа, – вмешался Мендес, – мы все согласны с тем, что вы двое – самые опасные люди в этой комнате.
– А по большому счету, все остальные, кто есть в этом доме, – самые опасные люди во всем мире, – добавил Инграм. – А может быть, даже и во все времена.
– Мы примем во внимание вашу точку зрения, – заверил его Марти.
– Тогда примите во внимание и еще кое-что. Вы собираетесь устроить полное вырождение человеческой расы за какие-нибудь пару поколений. Вы чудовища. Вроде инопланетян, которые хотят уничтожить человечество.
Марти широко улыбнулся.
– Вы знаете, а это сравнение раньше как-то не приходило мне в голову. Но единственное, что мы хотим уничтожить – это способность человеческой расы к самоуничтожению.
– Если даже это сработает – в чем я далеко не уверен, – что хорошего в том, если мы превратимся в нечто иное, в каких-то нелюдей?
– Половину из нас и так нельзя назвать людьми в полном смысле этого слова, – спокойно возразил Марти.
– Вы поняли, что я имел в виду.
– А много ему известно о том, почему это надо сделать так спешно? – поинтересовался я.
– Только в общих чертах, без подробностей, – ответил Марти.
– Вы, наверное, толкуете об этом «абсолютном оружии», какое бы оно там ни было? Мы привыкли уживаться с «абсолютным оружием» аж с тысяча девятьсот сорок пятого года, – ухмыльнулся Инграм.
– Даже раньше, – вставил Мендес. – Аэропланы, танки, нервно-паралитический газ тоже когда-то считали абсолютным оружием. Но эта штука чуточку более опасна. И чуть более абсолютна.
– И это вы ее придумали! – воскликнул Инграм, глядя на Амелию со странным, благоговейным выражением на лице. – Но все другие люди, все эти «Двадцать» – они тоже знают о ней.
– Не знаю, как много им известно, – ответила Амелия. – Я с ними не подключалась.
– А вот вы подключитесь, и очень скоро, – пообещал ему Мендес. – Вот тогда вы сами все узнаете и все поймете.
– Это преступление – принуждать кого-то подключаться против его воли!
– Да, преступление. Но похищение человека и введение ему наркотиков – тоже преступления, которые вряд ли порадуют федеральные власти. Ах да, кроме того, мы еще связали вас и допрашивали.
– Вы можете меня развязать. Я уже понял, что физическим сопротивлением ничего не добьюсь.
– Не думаю, – сказал Марти. – Вы слишком быстро двигаетесь и вообще – слишком хороши в своей профессии.
– Я не буду отвечать ни на какие вопросы, если меня не развяжут!
– А я думаю – будете, так или иначе. Меган, у вас все готово?
Доктор Орр взяла шприц-пистолет и повернула рычажок на два деления. Механизм сухо щелкнул.
– Только скажи, Марти, – Мег улыбнулась и сказал Инграму: – Тазлит F-3.
– Это же запрещенное вещество!
– Боже ж ты мой! Ну подумаешь – наши трупы откопают и вздернут еще разок.
– Это не смешно, – голос Инграма заметно дрогнул.
– Он, наверное, в курсе насчет побочного действия, – сказала Меган. – Оно остается надолго. Слишком дорогая плата за то, чтобы похудеть, правда?
– Хорошо, я буду говорить.
– Он соврет, – предупредил я.
– Возможно, – согласился Марти. – Но мы узнаем об этом, когда подключимся с ним в следующий раз. Вот вы говорили, что мы – самые опасные люди во всем мире. Что мы собираемся привести человеческую расу к вымиранию. Вы не могли бы объясниться немного подробнее?
– Так будет, если вы преуспеете – в чем я сильно сомневаюсь. Вы обработаете множество людей, большую часть военной верхушки – а потом придут нгуми или кто-нибудь еще и поработят нас. Вот и все – коней эксперимента.
– Мы собираемся «обработать» и нгуми тоже.
– Не многих и недостаточно быстро. Их руководство слишком разрозненно. Если вы переделаете всех Д° единого латиноамериканских нгуми, сюда приедут африканские и сожрут их с потрохами.
«Какой расистский образ мыслей!» – подумал я, но решил придержать это мнение при своей каннибальской натуре.
– Но если нам все-таки удастся то, что мы задумали…Вы что же, считаете, что будет только хуже? – спросил Мендес.
– Ну конечно же! Проиграв войну, можно собраться с силами и снова вступить в бой. А потеряв способность сражаться…
– Но ведь сражаться будет не с кем! – заметил Мендес.
– Ерунда какая! Такие штуки годятся не для каждого. У вас рассчитано, что у одной десятой процента это не сработает – значит, они вооружатся и возьмут верх над остальными. А вы преподнесете им на блюдечке ключи от города и будете выполнять все, что они прикажут.
– Все не так просто, – сказал Мендес. – Мы можем защитить себя, никого при этом не убивая.
– Что? Точно так же, как вы защитились от меня? Траванете всех газом и посвязываете?
– Я уверен, что со временем мы сумеем выработать подходящую стратегию самозащиты. В конце концов среди нас будет достаточно таких опытных военных, как вы, например.
– Вот ты – настоящий солдат, – обратился Инграм ко мне. – Как ты мог ввязаться в эту глупость?
– Я не просил, чтобы из меня делали солдата. И я не могу представить большей глупости, чем та война, в которой мы все увязли.
Инграм покачал головой.
– Ну да, конечно, они ведь тебя уже обработали… Так что твое мнение не в счет.
– На самом деле он поддерживает нас совершенно сознательно, – возразил Марти. – Он не прошел процесса «обработки», как вы это называете. И я тоже не прошел.
– Значит, вы еще большие дураки, чем я думал. Раз вы сошли с дистанции, отказались от борьбы – какиеже вы после этого люди?
– Дух соревнования нам не чужд, – прервал его Мендес. – Даже в физическом плане. Элли и Меган например, играют в гандбол. Большинству из нас подвижные виды спорта недоступны из-за возраста, но мы соревнуемся мысленно – причем так, как вы себе даже представить не можете.
– Я подключался. И знаю, о чем вы – молниеносные шахматы на трехмерной доске и все такое… Но даже вы должны понимать, что мы говорим о совершенно разных вещах.
– Вот именно, это – далеко не то же самое. Вы, конечно, подключались, но не настолько долго, чтобы хотя бы понять правила, по которым играем мы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
