Однако нужно же было и ему дать хоть немного простора!
– Ваня, пойдешь со мной, - распорядился Архаров. - Яшка, бери лошадь, скачи на Пречистенку, скажи Меркурию Ивановичу - пусть самую большую ливрею даст. Живо! Оттуда - к Успенскому храму.
Тимофей, уже в архаровской ливрее, хлопнул Ваню по плечу. Тот усмехнулся, отчего его образина сделалась еще более жуткой.
– Федька не объявлялся? - в десятый, наверно, раз спросил сразу всех Архаров.
Про Федьку никто ничего не знал - ответили мотанием голов и полнейшим молчанием.
В Замоскворечье пошли двумя колоннами - первую, которой предстояло перекрыть все ходы-выходы в окрестностях, особливо же подземный ход, повел Шварц. При нем был беспредельно взволнованный Саша Коробов - ему предстояло указать тот сарай, из которого он выбрался на волю. Вторую же вел самолично Архаров. При нем, разумеется, находился Левушка.
Архаров по натуре был довольно злопамятен, так повелось с детства - не оставлять обиду безнаказанной. Разумеется, с годами он понемногу выучился прощать - но с одним непременным условием. Он сам должен был решать, что можно простить, а что - невозможно.
Прощать смерть Фомина он не имел права. Никакого - ни божеского, ни человеческого. Тут речь шла о чести. И если Фомин застрелился, не в силах снести бесчестья, то должен был прийти человек, который выправит положение дел настолько, что от фоминского бесчестья и следа не останется. Об этом Архаров вслух не говорил - и незачем было, Левушка и без того его прекрасно понимал, и князь Волконский понимал, и оставшиеся в Санкт-Петербурге преображенцы тоже бы поняли.
Более того - он ощущал, что все архаровцы - на его стороне. Речь шла не о выполнении его приказа - непокорства он бы не потерпел. Речь шла о полном внутреннем приятии приказа, что случается не так уж часто.
Байку, унаследованную Архаровым от Ванька Каина, в полицейской конторе знали все.
И двух мнений быть не могло: крыс следует уничтожить потому, что они крысы. Уничтожить их должен кот, потому что он - кот, служба у него такая. Там, где хозяином - кот, нет места крысам. Если они этого не знают - тем хуже для них.
Архаров мог бы ехать в карете, но недаром предпочел Фетиду. Ему хотелось вернуть давнее ощущение - когда все вместе, вооруженные до зубов, верхом носились по чумной Москве, обеспечивая бараки едой и одеждой для выздоравливающих, уничтожая заразу огнем, возвращая городу спокойствие. Это было необходимо душе - так было легче вообразить, что где-то неподалеку, соседней улицей, скачет живой поручик Фомин, всегда готовый прийти со своими измайловцами на помощь преображенцам. На секунду малую вообразить - чтобы подстегнуть в себе холодную ярость мстителя.
Пустая архаровская карета замыкала колонну. На козлах сидел Сенька в парадной ливрее, на запятках стояли Тимофей и Ваня Носатый.
Доехали до Успенского храма. Архаров свистнул - колонна остановилась.
На этот свист вышли из темноты Макарка и Яшка с ливреей для Вани.
– Мы с Максимкой господина Шварца уже встретили, - доложил парнишка. - Там он всех расставил, как полагается, и в том сарае - засада. Я подходил к дому, на забор забирался - в окнах свет, на дворе кареты.
И тут же полез на козлы к Сеньке - показывать дорогу, а Ваня торопливо облачился в ливрею и снова встал на запятки.
– Прелестно, - сказал Архаров. - Ну, с Богом, что ли?
Он сошел с лошади, влез в карету, рядом сел Левушка - в самом нарядном своем кафтане, палевом, при шпаге с дорогим эфесом, напротив поместился Клаварош - в давешнем Левушкином кафтане, который помог ему исполнить роль маркиза. Сам же Архаров, как всегда, когда надобно было потрясти чье-то воображение, нес на себе чуть ли не с полпуда золотого галуна, благо крупное тело позволяло пустить галун по бортам кафтана не в один ряд.
Ехали молча - что толку сговариваться, когда предстояло действовать по обстоятельствам. А главный сигнал все и без того знали назубок.
Карета остановилась. Клаварош приоткрыл дверцу и крикнул по-французски, чтобы не задерживали его сиятельство господина князя.
Архаровский экипаж имел как раз такой вид, чтобы хозяина приняли хоть за князя Орлова, хоть за графа Строганова. Лошади, выбранные Сенькой, и саму государыню своими статями не посрамили бы.
Ворота отворились, карета въехала во двор. И тут же подбежал лакей - откинуть подножку, помочь господам спуститься.
Архаров царственно вынес себя, обремененного галунами, из кареты и первым делом задрал голову. Но по случаю темноты никаких итальянских галерей не обнаружил. Тогда он, глядя прямо перед собой и с уверенностью хозяина, прибывшего домой, вошел в шулерский особняк.
Клаварош шел справа от него, Левушка - слева.
Оказавшись в сенях, Архаров уверенно двинулся направо - по Сашиным воспоминаниям, там была лестница, ведущая в анфиладу залов, где велась игра. Никто из дворни и слова сказать не успел, как он уже был на лестнице. Все таращились на дорогой кафтан - а нет чтоб взглянуть чуть повыше, на знакомое всей Москве тяжелое лицо обер-полицмейстера. На это Архаровым и делался главный расчет.
Однако кто-то из лакеев сумел дать знать хозяевам о новом госте. Оставались две ступеньки, когда навстречу вышел нарядный полный кавалер, округло разведя руки и тонко улыбаясь. Его пухлый подбородок, и красивого разреза черные глаза, и выражение приятной удивленности на лице - все это произвело бы на Левушку и даже на Клавароша наилучшее впечатление, кабы встретить кавалера не в шулерском притоне. Архаров же страсть как не любил внушающих бесконечное доверие лиц - тут-то и был простор его подозрительности.
Кавалер заговорил по-французски, и Архаров, понимая с пятого на десятое, терпеливо ждал завершения приветственной речи.
Отвечал он по-русски.
– Вся Москва к вам, сударь, ездит деньги просаживать, - сказал он, - вот и мне пришло на ум поразвлечься. Давненько я не понтировал. Давай-ка, мусью, веди нас туда, где в ломбер балуются, а потом - где банк мечут.
Физиономия француза сделалась совсем озадаченной. Но Клаварош тут же перевел архаровскую просьбу на французский язык.
Кавалер вдруг стал раскланиваться и выпалил нечто стремительное.
– Говорит - твоей милости покорный слуга шевалье де Ларжильер, - перевел Левушка. - Так что теперь ты представиться должен.
– Ни хрена. Скажи ему - мне сенатор Захаров сильно этот притон рекомендовал, особливо блядей. Именно так и переведи.
Левушка разразился французской речью, которую приправил от себя выразительным жестом - поцеловал кончики пальцев. Архаров меж тем невозмутимо двинулся вперед с повадкой вельможи, которому никто не указ, и вошел в анфиладу.
Роскошь не слишком поразила его - в Петербурге ему доводилось бывать и в более пышных гостиных. Он тут же высмотрел столики, где велась игра, между которым стояли большие горшки с цветущими померанцевыми деревьями и миртами. Архаров шел довольно быстро, не обращая внимания на дам, которых тут было пять, не то шесть, поглядывая на игроков и отмечая знакомые лица - их оказалось два, но к концу анфилады объявилось и третье.
– Валерьян Федорович! - воскликнул он. - Вот где не чаял вас, батюшка, увидеть!
Левушка, увидев за карточным столом довольно известного в Москве чиновника, нередко присылавшего запросы на Лубянку, ахнул. Клаварош вполголоса одернул его.
Валерьян Федорович, выронив карты, вскочил.
– А не представите ли меня всей компании? - продолжал, балуясь, Архаров. - Давненько я не брал в руки карт. Приехал с намерением побаловаться в банчок. Сказывали, тут банкомет невиданной ловкости завелся - ты, что ли, мусью?
Это относилось к худощавому смуглому господину, полностью соответствующему Сашиному описанию - как есть обезьяна. Только обряженная в жонкилевый кафтан, расшитый золотом, и блистающая прекрасными кружевами, совершенно закрывающими кисти поросших черным волосом рук…
Господин сей стоял возле карточного столика, за которым расселась компания игроков, и чувствовал себя в зале весьма вольготно.
Клаварош перевел вопрос, но ответ получил отнюдь не от обезьяны - жонкилевый господинчик лишь заулыбался да взмахнул манжетами, но красноречиво - как если бы изъявил полное согласие.
– Господин маркиз будет рад метать для столь знатной особы, - хмуро перевел сие красноречие на человеческий язык Валерьян Федорович.
– Маркиз? Отродясь с маркизом не игрывал, - заметил Архаров. - А вы, господа мои, давно ли в Москве? Что приезжие - за версту видно. Из Оренбурга или из Читы?
Это было поведение, которое Клаварош называл коротким словом «блеф».
Клаварош и Левушка быстро оглядели помещение - дверь была одна, для прислуги, и Клаварош встал возле нее, а Левушка - за спиной у Архарова.
– Я-то, сударь мой, из Казани, а с кем имеем честь? - спросил крупный, архаровской комплекции мужчина с широкими черными бровями, на вид лет пятидесяти, одетый богато и с перстнями на руках.
