Ну… в общем, да.
— А остальные деревья? — спросил я.
— А что — остальные?
— Не возражали?
— Против отъезда жителей Саллари? Да нет, не особо. Вообще-то обычно старым деревьям нравится расти рядом с людьми. Их это развлекает. Но здешним я предложила взамен такие интересные и приятные сновидения, что о людях до сих пор никто не вспоминает.
— Ясно, — кивнул я. — А как вся эта компания появилась у нас в Ехо? Зачем это понадобилось? Я так понимаю, у дерева Дигорана Ари Турбона уже четыреста лет всё и так было отлично. Зачем что-то менять?
— Время пришло, — лаконично ответила Нур Иристан.
И умолкла. Сидела с таким упрямым лицом, словно твёрдо решила больше никогда в жизни не говорить ни слова.
Очень жаль если так. Я пока ещё даже не начал понимать, что у них тут на самом деле произошло.
— Всё-таки жаль, что мы с тобой не успели как следует подружиться, — вдруг сказала она. — Потому что есть вещи, которые можно рассказать только близкому другу. Но может быть, если ты сегодня оставишь меня в живых, вернёшься домой, ещё три тысячи раз уснёшь и увидишь во сне, как мы играем в Злик-и-злак, радуемся друг другу, ссоримся и смеёмся, в три тысячи первую ночь я решусь рассказать тебе, как тосковала по настоящим чудесам, сотрясающим Мир. И по настоящей себе, рождённой для чего-то гораздо большего, чем детские игры спящего сознания. Как пыталась одолеть свою немощь, посылая сладкие и страшные сновидения всем, до кого могла дотянуться — от императора Чангайи до капитанов укумбийских охотничьих кораблей. Моя власть над ними была велика, пока они спали, но поутру все, как один, выбрасывали мои сновидения из головы. В их жизни ничего не менялось! Но я совсем не хочу рассказывать всё это тебе. Ты — чужой человек, хоть и способен понять несколько больше, чем я смела надеяться.
— Да, — согласился я. — Пожалуй, способен. Хотя никогда не отмахивался от собственных снов.
— Так это потому что ты настоящий колдун! — выпалила она. — Когда можешь всё, всё становится одинаково важно.
Я не стал говорить ей, что это не всегда было так. Вместо этого спросил:
— «Время пришло» — это означает, что Мир изменился? И овеществлять сновидения внезапно стало гораздо легче, чем прежде? Ты поняла это и решила предложить Дигорану Ари Турбону новую сделку? Настоящую человеческую жизнь, почти наяву, да ещё и в таинственном Сердце Мира, о котором у вас тут рассказывают столько удивительной правды, неотличимой от выдумок, и так убедительно врут, что невозможно не верить? Потому что Ди — старое и могущественное дерево, которое точно знает, что хочет, а ты… Ну, надо же с чего-то начинать.
— Ну, положим, начала я с того, что попроще, — улыбнулась она. — Овеществлять свои сновидения я умела ещё в ту пору, когда считалась ученицей Страшного Гру Ватаны. Но с чужими у меня совсем не было опыта. Поэтому некоторое время ушло на учёбу. Хвала свету зримому, Арари Иура Рон и Ватар Кон Асада — это другие наши прибрежные деревья — азартны и любопытны. Они с удовольствием включились в мою игру и охотно прогуливались по разным городам Мира, останавливались там в гостиницах, пробовали еду и заводили романы; обычно деревьям это особенно интересно — что чувствуют люди, когда едят и занимаются любовью. Ну, правда надолго их энтузиазма не хватило. В отличие от Дигорана Ари Турбона, эти деревья совсем не в восторге от жизни в человеческом теле. Зато Ватару Кон Асаде очень понравилось быть собакой; собственно, он до сих пор с удовольствием длит этот сон, а хозяин собаки не может нарадоваться, какого отличного пса подобрал на улице. А Арари Иура Рон устал от сумбурных впечатлений и снова смотрит привычные любимые сны о вечной весне на необитаемом берегу Арвароха… Так или иначе, а своё дело они сделали, помогли мне отточить мастерство. Результат ты видел.
— Видел, — кивнул я. — Но кстати так и не понял, с какой радости сны о счастливом урдерском трактирщике из Ехо перемежались всеми этими нелепыми убийствами в других городах?
— Это было моё условие, — объяснила Нур Иристан. — За настоящую жизнь надо платить настоящей кровью, так я ему сказала.
— Но это совсем не так. Мне самому доводилось овеществлять сновидения. Кровавые жертвы в таком деле не нужны. Смерть — вовсе не та монета, которую Вселенная принимает к оплате за согласие дать наваждению жизнь.
— Вселенная может и не принимает, — усмехнулась Нур Иристан. — Зато я принимаю. Смерть — это такое же серьёзное изменение Мира, как любовь. Значит, мне годится. Поэтому я сказала: «Дигоран Ари Турбон, всё будет, как ты мечтаешь и даже лучше — счастливая жизнь в Сердце Мира с любимыми другом, сестрой и племянником, удивительные знакомства, задушевные разговоры и самая настоящая угуландская магия. Тебя будут почитать за добрый нрав и переменчивый цвет лица, могущественные колдуны станут собираться за твоим столом, заботиться о твоей семье и играть с тобой в Злик-и-злак. Но иногда ты будешь появляться на улицах далёких городов, с острым ножом в руках. Я не принуждаю тебя никого убивать, но знай, что каждая смерть — это дополнительный год настоящей жизни для тебя и твоих близких. Не слишком дорогая цена, грех торговаться». Так что не держи зла на Дигорана Ари Турбона. На его месте каждый согласился бы заплатить такую цену. Включая тебя самого.
Я даже не особо рассердился. Ну какой с неё спрос — с такой-то кашей в голове.
Спокойно сказал:
— Ну уж нет. Когда мне не нравится назначенная цена, я ищу способ получить желаемое на своих условиях. И Ди, похоже, искал. И нашёл, хоть и шарил наощупь впотьмах.
— Что он нашёл? — встревожилась Нур Иристан. — Ты о чём?
Но я не стал отвечать. Спросил:
— Говоришь, разноцветные лица — это была его идея?
— Я такого не говорила. Впрочем, да. Его. Дигоран Ари Турбон мечтал стать удивительным человеком. Чтобы даже в городе, где живут одни колдуны, таких больше не нашлось.
— Разноцветное лицо, странная одежда — рано или поздно кто-то должен был заметить необъяснимое сходство между столичным трактирщиком и убийцами из Кумона, Тулана, Кангона, Бахри — и где он там ещё успел отметиться? — ладно, уже неважно. И значение каждого цвета Ди охотно всем разъяснял. Чтобы при случае догадались, что на самом деле убийце с красным лицом очень страшно. Ну а как ещё позвать на помощь, когда толком не знаешь, можно ли вообще хоть кого-то позвать?
— Ну и чего он этим добился? — сердито спросила Нур Иристан. — Того, что ты пришёл заставить меня разбудить его прежде времени? Ради каких-то никому не интересных случайных прохожих, которым не повезло оказаться на его пути? Если настоишь на своём, Дигоран Ари Турбон нам с тобой спасибо не скажет, учти.
— Разбудить прежде времени? И не мечтай! Его теперь никто не разбудит. Я об этом позаботился. И убивать ему больше никого не придётся. Потому что смерть не может быть платой за жизнь, так не… Эй, ты чего?
Совершенно не ожидал, что она разревётся. Вроде, не ребёнок. Взрослая тётка пятисот лет от роду. За пять веков, мне кажется, вполне можно научиться держать себя в руках.
Впрочем, в рыданиях Нур Иристан явственно слышались торжествующие нотки. Словно она заранее позаботилась заключить пари, поставить на такой исход дела, и теперь, оплакивая своё поражение, одновременно подсчитывала грядущие дивиденды. И выходила совсем неплохая сумма; впору задаться вопросом, а было ли вообще поражение.
Ага, как же. Держи карман шире.
— Так, — сказал я. — Ты этого и добивалась, да?
Нур Иристан улыбнулась сквозь слёзы, махнула рукой — дескать, наконец-то начал хоть что-то понимать, лучше поздно, чем никогда. Это ещё вопрос, кому из нас надо жить дольше. В смысле, кто здесь больший дурак.
Согласен, оба хороши.
— Внимание, — наконец сказала она. — Самое трудное для сновидца — это внимание. Почти всякому спящему его хватает на пару-тройку часов. При должной подготовке — на несколько суток. Великие тубурские мастера, старейшие Сонные Наездники годами удерживают внимание на одном и том же сновидении, не позволяя ему превратиться в хаос, а себе проснуться. Но это — лучшие из лучших. Да и у них счёт идёт на годы, а не на столетия, увы. Дигоран Ари Турбон — очень старое дерево. Очень могущественное. Нам, людям, вообразить трудно, на что они способны. Но даже силы внимания старого дерева недостаточно, чтобы подолгу оставаться в одном и том же сне. Поэтому были необходимы регулярные прыжки в другие сновидения. Яркие, насыщенные эмоциями и впечатлениями, но достаточно неприятные, чтобы захотелось вернуться домой. Ну, то есть, в основной сон. Я понятно объясняю?
— Вполне. А всё же вы легко могли бы обойтись без убийств. Человеческая жизнь щедра на неприятные сюжеты. Впрочем, тебе надо было привлечь к Ди внимание других людей, это я тоже понимаю. Чем больше народу его увидит, тем лучше. Чем больше о нём помнят и говорят, тем достовернее образ. Чем сильнее боятся, тем проще продолжать быть. Страх — хороший клей. Прочный. Но, по большому счёту, всё равно плохой. И не только потому, что портит любую реальность. Просто всякий нормальный человек хочет, чтобы источник его страха исчез и больше никогда не появлялся. Подобное противоречие никому не на пользу.
