сторону. Что мне до их смерти.
Что мне в их жизнях.
Думал: Выпь его здесь не оставит. Пойдет за ним, головой на плаху ляжет. А те, кто в лагере остался? Что с ними случится?
— Я согласен, — сказал в пустоту.
Сложились крылья мерцающим веером, открывая проход для Тамам Шуда. Будто ждал. Будто знал — не будет другого ответа.
Юга скрипнул зубами, вскинул голову.
— Воды хоть дайте, уроды.
Тамам Шуд сам поднес. Юга выхлебал половину глиняной чашки из рук, косясь на своего стража.
Вел его Тамам Шуд, держал за волосы. Намотал на локоть. Юга с того колотило, но противиться не мог. Идти было неудобно. Держали петли, голова задиралась к небу, темнолицему, в блестящих оспинах.
А вели его — шли они — к звукам огня, и праздных разговоров, и музыки. Голоса были все человеческие. Когда приблизились, беседа и смех смолкли, только костер трещал да плескалась в медных чашах ветряная, ноющая музыка.
Сидели розно, но никто — на самой земле. Были роскошные ковры, плетеные кресла, скамьи с резными ногами. Юга сразу угадал место Тамам Шуда: под вбитым в землю высоким костылем с проушиной, на промятой траве — будто лежка зверя.
Друзья, заговорил Тамам Шуд. Друзья и соратники, я обещал вам дар в празднество — и я свое слово держу. Видели вы, сколь велика сила Манучера. Видели вы, как обратил он оружие свое против своих же. А где розно, где нет единого плеча, там нет склада. Так крошится и падает скала из-за малой трещины.
В единстве сила. Поэтому сильные — мы.
Мы и победим.
Люди зашумели согласно.
Тамам Шуд отпустил его волосы, и Юга смог разглядеть лица собравшихся. Никого не узнал, а Пегого среди них не было.
Значит, подумал Третий, ему Шуд верил. Верная шавка, смотри-ка.
Люди пялились жадно. Юга опустил забрало — ответил улыбкой, повел плечами, сбрасывая онемение. Тамам Шуд потянул на запястье Вожжи, освобождая Третьего. Сел, скрестил ноги.
Для танца соорудили помост: натянули на круглую раму кожу. Будто великий барабан. Юга прошелся, разминаясь, отдыхая телом и цепляя взгляды, как репьи. Скакнул на кожаный лоб, попробовал ногой. Подхватило перезвоном в ответ, запели дудки из темноты, загудели рожки, защелкали деревяшки, ударили барабаны.
Острее, капканными зубьями вспыхнули огни, обежали помост. Полированная медь вздернутых на шестках тарелок блестела зеркалами, ловила его движения, дарила зрителям.
Юга повертелся, увидел глаза Тамам Шуда. Смотрел тот, не мигая.
Ждал. Знал.
Юга застыл, изогнувшись, вспоминая разученное на берегу, вынесенное, выкраденное подсмотром у Хангар. Теперь он понимал, что делать.
Угадал нужный момент и вошел, как в ночную воду, в нервный, неровный перебой барабанов, рваные вскрики флейты, бликующие отблески железа. Кожа пружинила под ногами, точно подталкивала и двигаться было так легко, легко…
Цепь его Тамам Шуд выбрал из волос, оставил при себе. Шерл лежал, ничем не сдерживаемый. И когда Юга встряхнул головой — потек змеями, темным огнем.
Люди, встретившие танец криками одобрения и свистом, теперь просто смотрели. Лица их были обращены на Юга, рты приоткрыты, щеки стянуты бледностью. Раньше были их взгляды кнутами, были крючьями, а теперь Юга держал их, как поводки собак в строгих, шипами вовнутрь, ошейниках. Никто не мог отвернуться. Никто не хотел.
Убирался один за другим всякий сторонний звук, точно мозаичное полотно обратно разымали.
Ушла ночь; звезды пропали; поле забрали.
Стало — танец, на котором, как на гвозде, все держалось.
Из всей музыки остались сумасшедшая колотьба барабанов да струнный нутряной стон.
Те, кому суждено было умереть сегодня, держали в руках золотые чаши. У остальных же были красные.
Юга натянул поводки — и побежали из открытых ртов нити, сплетаясь, ложась на Юга, как на веретено. Больше, дальше, пока не осталась от приговоренных одна оболочка..
Громко вздохнула флейта, и Юга остановился. Остановил свой карусельный бег и мир вокруг.
Самантовая роща, вдруг вспомнилось ему. Как похоже.
Первым ударил в ладоши Тамам Шуд. Его нестройно поддержали оставшиеся в живых. Другие, мертвые, так и сидели, точно куклята.
Юга дышал тяжело, мокрый, будто облитый водой. Волосы лежали на спине, на бедрах тяжелым плащом. Юга потянулся их собрать — скрутил, отжимая от крови.
То, что он танцевал, Витрувием определено было — Центрифуга.
Согнулся, открыл рот — кровь хлынула свободным, весенним током, растеклась по барабану. Столько ее было, будто сока в яблоневом саду.
Когда прояснилось в глазах, Юга выпрямился, вытирая сухие губы. Оказалось, что ждет его один Тамам Шуд. Прочие зрители исчезли. Были ли вообще, подумалось вдруг. Во лбу от этой мысли стало горячо и тяжело.
Тамам Шуд протянул руку, взял Юга за локоть и повел с собой. Третий еще туго, тупо соображал, и понял лишь ощущение локуста под собой, а затем в лицо дохнуло свежим ветром.
Шуд помог Третьему сойти на землю и тот поспешно отступил.
Терпи, сказал Тамам Шуд. Скоро все пройдет.
Все уйдет.
Ужаснула мысль: кажется, Нум понимал его лучше всех людей. Наверное от того, что сам человеком не был.
Иди теперь, сказал Тамам Шуд, вкладывая ему в руку блескучую текучую цепку. Я тебя не держу.
— И все?
То, зачем брал — сделано. Дорогая прямая, не заблудишься.
Юга встал, увидев за грядой травы лагерь и его сторожевые огни, затем опять сел — ноги не держали. Тамам Шуд ждал терпеливо. Не торопил его, не спешил сам.
Локуста стояла рядом. Белая, долгая, как дурной сон.
Прими. В благодарность за помощь.
Юга открыл глаза — Тамам Шуд наклонился, положил перед ним нечто, обернутое травяным листом.
Поддел ногтем, глянул. Сверкнуло синевой.
— Что это?
Орудие. Оружие. Против Манучера единственная сила.
Юга отдернул руку, зашипел.
— В задницу себе засунь, слышишь!
Бери. В волосы спрячь, как иглу в сено. В нужный момент само в руки падет.
Юга выругался длинно и так грязно, что во рту стало липко.
Тамам Шуд ничего не ответил.
Третий поднялся рывком и зашагал прочь.
***
Как бы не смотрели на него теперь люди Отражения, сбрасывать со счетов не спешили. Михаил оказался прав.
Выпь был оружием, могущим ударить в двух направлениях. Гаер понимал это лучше всех и досадовал лишь, что рычагов воздействия не хватает. Меньше — друзья, больше — союзники.
— До света его не вернет, я сам пойду.
Волоха с Гаером только переглянулись, ответить не успели. Зато Лин вдруг сказал.
— Вернет. Подожди еще немного.
И посмотрел так, что ему Выпь поверил.
— Хорошо.
Первый отличался от прочих и от тех, кого
