Над парком повисла такая тишина, что, кажется, слышно было жужжание над цветами.
— Я не считаю себя готовым к такой ответственности, равно как и к наследованию престола. Именно поэтому я принял решение, что сразу после окончания первого курса я отправлюсь в гарнизон на границе с Темными землями. — Он отпустил руку Женевьев и посмотрел в толпу. А после — в упор на меня. — Все, можете расходиться. Продолжения не будет.
Люциан вышел из арки и свернул куда-то в сторону на ближайшей парковой аллее. Пару мгновений (или больше?) над погрязшей в тишине толпой кружились лепестки, которые посыпались с неба. Ну ладно, не с неба, они падали из открывшегося явно к определенному времени портала над нашими головами. Потом тишину прорезал чей-то сдавленный вздох, следом — резкий жесткий голос отца Женевьев:
— Это недопустимо. Мы уходим. Немедленно!
Портал он открыл прямо здесь, даже не дождавшись ответа Фергана, уводя в него и жену, и дочь. Стоило магическому переходу сомкнуться, как толпа взорвалась перешептываниями, возгласами, все взгляды обращались прямиком на короля. Давно рука Валентайна под моей стала каменной? Я не поняла. Равно как и не поняла, когда вокруг началось движение. Суета.
Сезар увел Соню в портал так быстро, что я не успела даже сказать «ик».
— Подожди меня здесь, Лена. — Валентайн коснулся моего плеча. — Я быстро.
Он шагнул к Фергану, и они вместе «растворились» в пространстве. Если быть точной, растворился дракон, Валентайн ушел следом за ним в портал. Церемониймейстер уговаривал толпу не расходиться и уверял всех, что праздник продолжится, хотя как по мне, это было чистейшей воды брехней. Равно как и все то, что его тэрн-архство несло перед этим. Хотя что взять с дракона, который готов был располовинить своего маленького сына, только чтобы отрезать от него темную магию.
Пока все суетились, бегали и пропитывались сплетнями, как торт «Наполеон» кремом, я сделала самое нелогичное, что можно было сделать в таких обстоятельствах. Проще говоря, направилась к той самой дорожке, по которой ушел Люциан. Не знаю, зачем — я даже остановилась, стоило шуму и толпе остаться у меня за спиной, но потом все-таки ускорила шаг. На самом деле в этом парке, даже не в лабиринте, можно было бродить целую вечность и его не найти, но мне сегодня везло.
Потому что Люциан недалеко ушел: он стоял, привалившись к дереву, разбросавшему по траве лепестки цветения, и крутил на пальце острие кинжала.
Люциан Драгон
Драхова помолвка прошла немного не так, как он задумывал. Почему-то, глядя в глаза Женевьев, сделать все оказалось гораздо сложнее. Нет, между ними ничего не было и быть не могло, но эта женщина определенно такого не заслуживала. Еще меньше она заслуживала связать свою жизнь с тем, кто помешан на другой. До безумия. До желания наброситься на Альгора прямо там, оттащить ее от него, впиться в ее губы резким, присваивающим поцелуем у всех на глазах. У всех на глазах заявить права на нее, заявить всему миру, что она его.
Увы, это было неосуществимо по многим причинам. Во-первых, Лене было на него плевать. Во-вторых, отец ясно дал понять, что он может устроить ей проблемы, и показывать заинтересованность в ней — значило ее напрямую подставить. В-третьих… Да Лозантир его знает, что в-третьих. Наверное, он просто отлично понимал, что в любви оказаться на месте просящего — не для него. Равно как и не для Женевьев. Для нее такое тоже не подойдет, так что он все сделал правильно.
Отказался от Женевьев.
Отказался от помолвки.
Отказался от наследования.
Сделал так, что отцу будет не до Лены — теперь у него дипломатические проблемы, и он будет занят именно ими, а не тем, чтобы причинить вред женщине, которую он любит. Да и нет смысла теперь Лену преследовать, с Женевьев все нити оборваны. Сам он уйдет в гарнизон, на год или на два, пока еще не решил. Но достаточно для того, чтобы справиться с чувством, которое сводит с ума.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
К сожалению, с чувством, которое он слишком поздно в себе осознал.
И вроде все сделано правильно. Вот только почему тогда так тошно?
Опять.
Люциан вздохнул и вытащил из ножен кинжал. Острие, как жало иглы, вонзилось в кожу, когда он вдавил его в палец. Выступила капелька крови, но он продолжал его крутить. Крутил, крутил и крутил до тех пор, пока боль не выдернула из той, другой боли.
— Люциан! Ты что делаешь?
Он дернулся, и кинжал полоснул по пальцу уже основательно. Глаза у Лены расширились, она перехватила его руку.
— Зачем?
Затем.
«Затем! — хотелось заорать ему. — Затем, что ты вошла мне под кожу и сидишь там, что я не могу без тебя дышать, не могу спать, не могу есть. Вообще ничего не могу и не хочу!»
Вместо этого он безразлично стряхнул ее руку и произнес:
— Захотелось.
Магия исцеления убрала порез в считаные мгновения, кинжал отправился в ножны. Порез-то исчез, а вот два клейма — там, где кожи только что касались ее пальцы, горели по-прежнему. Горели, разбросав свои огненные отростки по всему телу, пустив корни в сердце, плавя его изнутри.
Люциан хотел бы посмотреть, как смотрит она — просто внимательно, с сочувствием? Что там еще в ее взгляде? Уж точно не то, что чувствовал он.
Хотел бы. Но не мог.
Ради нее он еще десять раз отказался бы от всего того, что раньше казалось таким важным. Когда-то он представлял этот день: как отец отказывает Сезару в наследовании и называет его. Как проводит ритуал, как его сила принимает новое право — право наследника короны, но… Сегодня он легко сбросил это, как лишнее. Как ненужный груз. Просто потому, что корона была ему не нужна.
Без нее.
Потому что принять перспективу короны — значило, отказаться от нее навсегда. Вот только он не собирался отказываться.
Уйти, залечь на дно, выждать, пока поутихнут чувства, а дальше… Дальше — что?
— Люциан, я… — Лена первой нарушила затянувшееся молчание, но он перебил:
— Зачем ты пришла?!
Она осеклась. Как будто сама не знала ответа.
Смотреть на нее так было невыносимо. Смотреть и не иметь возможности дотронуться. Не смотреть — тоже. Она была прекрасна, в этом своем легком летнем платье. Шелком волос играл ветер, и Люциану безумно хотелось запустить в них пальцы, а после все же ее поцеловать. Целовать до боли эти желанные губы, а после ласкать их до умопомрачения. Каждым касанием прося прощения за все, что было.
Она была прекрасна сейчас, но она была прекрасна всегда. В его рубашке и без. Спросонья и когда засыпала. В своих драных чулках и обносках Ленор Ларо. В роскошных платьях и в брюках.
— Пришла сказать, что гарнизон у Темных земель — это крайние меры.
Ну да. Разумеется.
Люциан усмехнулся:
— Расстроишься, если я не вернусь?
Она промолчала, а вот он не выдержал. Шагнул, перехватывая ее лицо, скользя пальцами по щекам.
— Скажи мне хоть слово, Лена, и я останусь. Хотя бы одно слово. Уедем вместе. На острова. Куда-нибудь еще, сбежим к драхам от всего этого.
Кто там что говорил о роли просящего? Но сейчас, в эти краткие мгновения он как никогда был близок к тому, чтобы забыть вообще обо всем. О том, что в ее жизни был Альгор, о том, что она пришла с ним. Обо всем вообще. Он не шутил, что готов сражаться за нее с целым миром. Со всем миром, темным и светлым.
— Люциан, это лишнее.
Эти мгновения, когда она молчала, когда накрыла его руки своими — только затем, чтобы убрать, разорвать это прикосновение, были полны надежды. Надежды на что?
Он усмехнулся. Медленно отступил.
— Да. Ты права. Тебя наверняка заждались.
— Нет. Дело не в этом…
— Лена! Лена, ты здесь?
Люциан сжал рукоять кинжала с такой силой, что узор врезался в ладонь.
— Как я и сказал, — процедил он, кивнув на приближающегося Альгора.
И открыл портал. Потому что желание наброситься на него, отстоять эту женщину, выдрать ее у него магией, кровью, в бою, никуда не делось. Напротив — оно стало таким сильным, что Люциан с трудом справился, делая первый шаг в искрящийся пространственный разрыв. Второй дался не менее сложно.
