Причем, сам же Деникин называет идею со взятием города идиотской авантюрой, просто слова другие употребляет, чтобы обелить автора этой операции: «В этом решении многие видели потом причину рокового исхода операции… На войне принимаются не раз решения как будто безрассудные и просто рискованные. Первые кончаются удачей иногда, вторые часто. Успех в этом случае создает полководцу ореол прозорливости и гениальности, неудача обнажает одну только отрицательную сторону решения».
Странностей в описании Деникиным гибели командующего Добровольческой армией – вагон. Во-первых, Корнилов был убит на своем «рабочем месте», в штабе. А штаб разместил в доме в пределах видимости обороняющихся и при их огневом превосходстве:
«Ферма, где остановился штаб армии, расположена на высоком отвесном берегу Кубани. Она маскировалась несколько рядом безлистых тополей, окаймлявших небольшое опытное поле, примыкающее к ферме с востока. С запада к ней подходила вплотную небольшая четырехугольная роща. Внутри двора – крохотный домик в четыре комнаты, каждая площадью не больше полторы сажени, и рядом сарай. Вся эта резко выделявшаяся на горизонте группа была отчетливо видна с любого места городской окраины и, стоя среди открытого поля, в центре расположения отряда, не могла не привлечь к себе внимания противника».
Радиосвязь в те времена в войсках отсутствовала по определению. Телефонной связи у Корнилова тоже не было, значит, боем штаб управлял с помощью посыльных, поэтому Антон Иванович и пишет, что расположение штаба неизбежно привлекло бы внимание противника, который наблюдал скачущих на резвых конях посыльных.
Вообще, если считать, что Деникин написал об обстоятельствах гибели Корнилова правду, то понятно, почему белых генералов так азартно лупили красные командиры, бывшие унтера. Эти генералы были военными идиотами. «Возле фермы стала наша батарея» – они еще командование армией разместили в зоне возможного контрбатарейного огня противника.
Естественно, артиллерия красных начала интенсивно лупить по тому месту: «Утром 29-го нас разбудил треск неприятельских снарядов, в большом числе рвавшихся в районе фермы. В течение трех дней с тех пор батареи большевиков перекрестным огнем осыпали ферму и рощу. Расположение штаба становилось тем более рискованным, что ферма стояла у скрещения дорог – большой и береговой, по которым все время сновали люди и повозки, поддерживавшие сообщение с боевой линией. Но вблизи жилья не было, а Корнилов не хотел отдаляться от войск. Романовский указал командующему на безрассудность подвергаться такой опасности, но, видимо, не очень настойчиво, больше по обязанности, так как и сам лично относился ко всякой опасности с полнейшим равнодушием. И штаб остался на ферме» (А. И. Деникин).
Но нет, начальник штаба Добровольческой армии генерал Романовский, в военном деле что-то соображал, видел, со слов Деникина, опасность такой дислокации, даже указывал на нее командующему, только не очень настойчиво, якобы потому, что сам «относился ко всякой опасности с полнейшим равнодушием». Позвольте не поверить «полнейшему равнодушию». Офицеры штаба во время боя работать должны, а не с «равнодушием» сидеть на стульях в ожидании, когда вражеские артиллеристы возьмут штаб в вилку и начнут эту вилку делить.
Если всё о расположении штаба написано Деникин правдиво, и, наверняка, правдиво, потому что и другие свидетели смерти генерала-полуказака подтверждают это, то «равнодушие» Романовского объясняется только одним: сбрендившему командующему бесполезно было говорить что-то разумное. Его нужно было либо в смирительную рубашку упаковывать, либо искать случая грохнуть так, что бы это выглядело как смерть от вражеского снаряда.
И такой «снаряд» прилетел в комнату, где сидел в одиночестве с заплечным мешком за спиной любимец юнкеров и кадетов, рассматривающий безумными глазами шизоида карту с красными и синими стрелками. Только это был не снаряд…
Вот домик, в котором встретил смерть Корнилов:
Типичное строение в условиях Прикубанья. Стены либо полностью саманные, либо дощатые, обмазанные глиной. Курятник. Сам командующий добровольцами находился в комнате площадью, как пишет Деникин, в полторы сажени максимум. Понятно, что это не три квадратных метра, просто Антоша немного туповат (это очень заметно из его мемуаров), поэтому длину на ширину не догадался перемножить. Скорее всего, размеры комнаты были полторы на полторы сажени, примерно три на три метра. Курятник в курятнике.
И в эти «апартаменты» залетел снаряд… примерно, такой, каким стреляли наши танки Т-34-76 По месту расположения штаба добровольцев вела огонь, со слов очевидцев, легкая полевая артиллерия. На вооружении у нее были 76-мм дивизионные пушки образца 1902 г., вес фугасно-осколочного снаряда – 7,1 кг.
Прикиньте, какой замечательный фарш, размазанный по стенам, получился бы из человека, если бы в комнате 3 на 3 метра, в которой этот человек находился, разорвался 7-килограммовый снаряд с неплохим фугасно-осколочным действием. Хоронить было бы нечего, в гробу лежали бы куски органов и конечностей. А так выглядел эксгумированный труп Корнилова:
Кого можно убедить в том, что после взрыва снаряда танка Т-34-76 почти под носом у человека, на трупе потом обнаружится только едва заметная рана на голове и повреждение бедра?
И что было бы с межкомнатными перегородками той халупы, в которую залетел этот снаряд?
А бывший штабс-капитан Добровольческой армии А. Тюрин описывает это так:
«Над обрывом реки вдоль скамейки ходил взад и вперед генерал Деникин. Наконец он остановился и проговорил: «Они придвигают прицел все ближе и ближе». Действительно, снаряды, падавшие сначала у начала рощи, начали разрываться все ближе и ближе. Пошли предупредить об этом Корнилова. Дом фермы был весь набит людьми, сквозь которых трудно было пройти.
Вдруг раздался страшный грохот. Все здание было потрясено силой взрыва. Комната, где находился Корнилов, была наполнена белой пылью осыпавшейся штукатурки. Под ней лежал Корнилов. Бросились к нему и на бурке вынесли на двор. Он чуть хрипел, дыша. Его отнесли на берег реки и омыли от штукатурки, а через 10 минут, не приходя в сознание, Корнилов скончался. Это было в 6 часов 40 минут утра.
В то утро генерал Корнилов встал очень рано, долго сидел на кровати над картой, попивая чай. Комната, где он помещался, была маленькая, обстановка была проста и состояла из деревянной кровати, стола и нескольких простых табуретов. Кровать стояла у наружной стены, вправо от нее было окно. Перед кроватью стоял стол, а напротив, у противоположной стены, – печь.
Снаряд попал в низ стены, у которой стояла кровать. Силой взрыва генерал Корнилов был брошен на пол к противоположной стене. Ранение его было незначительно, и несколько ссадин, нанесенных частью обрушившегося потолка, не были смертельны. Но слабое сердце не выдержало такого близкого воздушного удара разорвавшейся в комнате гранаты. За роковым взрывом последовало еще несколько попаданий снарядов возле домика фермы, и затем огонь был перенесен большевиками в другое место».
Вы как хотите, но «слабое сердце не выдержало» после взрыва 7-килограммового фугаса – это круто!
Добровольческая армия подходит к Екатеринодару, выясняется, что оборона города не позволяет провести его успешный штурм. Несмотря на это, командующий от планов захватить столицу Кубани не отказывается. Войска идут на приступ. Их колошматит противник, имеющий подавляющее численное и огневое превосходство. После первого дня штурма на совещании у командующего весь начальствующий состав армии заявляет о невозможности взятия города и губительности для войск продолжения атак. Корнилов, как баран, приказ не отменяет. Следующий день начинается новыми бессмысленными атаками. И тут в метре от командующего разрывается фугасный снаряд, сердце его не выдерживает (ясен пень – взрыв был громкий и неожиданный, испуг гарантирован), он склеивает ласты. Тут же его заместитель, генерал Деникин, отдает приказ бросить к чертовой матери исполнение идиотского приказа и поворачивать оглобли от города. Очень своевременно кое-кто был напуган до смертельного приступа инфаркта, не находите?
Замечательно еще и место «бивуака» заместителя погибшего командующего, самого Деникина, во время прилета в курятник снаряда. Антон Иванович в штабе ошиваться не пожелал, он, как пишет А. Тюрин, благоразумно прохаживался в сторонке, хотя, как заместитель Корнилова, мог либо быть на переднем края, контролируя исполнение приказов командующего (но на передок не совался), либо в самом штабе. Больше негде ему было быть во время боя. А был ли тогда вообще сам штаб в той мазанке, где одиноко сидел над картой Корнилов? У Тюрина: «Дом фермы был весь набит людьми, сквозь которых трудно было пройти». Это штаб, что ли? Мало того, что периодически огневые налеты противник совершает, так еще и толпы в мазанке столько, что не протолкнуться! Это штаб?! И даже заместителя командующего в нем не наблюдается. Какой-то бардельеро.
