Через два дня вышла наконец и такая долгожданная книга в издательстве «Скорпион». Это уже была не ученическая проба пера, не экзотическое парижское издание, которое с трудом дошло до России. «Жемчуга» — книга сложившегося поэта, и на ней необходимо остановиться особо. Благодарный ученик украсил издание надписью: «Посвящается моему учителю Валерию Брюсову». Сборник включал четыре раздела: «Жемчуг черный», «Жемчуг серый», «Жемчуг розовый». В четвертый, заключительный раздел «Романтические цветы» поэт включил восемнадцать стихов из предыдущего французского издания. Наверное, неслучайно «Жемчуга» выстроены в таком порядке: от черного к розовому, от жестокой реально прожитой жизни к серым будням тянущегося «сегодня» и к розовым мечтам «завтра», которые увенчаны «Романтическими цветами». Поэт идет от мрака к свету. Это еще раз доказывает, что, несмотря на присутствие двух главных тем — страдания и смерти, — должны победить любовь и жизнь. Каждому разделу Гумилёв подобрал свой эпиграф. Так, «Жемчуг черный» предваряют строки Альфреда де Виньи из поэмы «Гнев Самсона» (Qu' ils seront beaux les pieds de celui qui viendra / Pour m'annoncer la mort!). «Жемчугу серому» Гумилёв предпослал в качестве эпиграфа слова Брюсова: «Что ж! Пойду в пещеру к верным молотам, / Их взносить над горном жгуче-пламенным, / Опускать их на пылающий металл». Это и есть сегодняшняя работа поэта. Будущее в «Жемчуге розовом» предваряют строки из Вячеслава Иванова: «Что твой знак? — „Прозренье глаза, / Дальность слуха, окрыленье ног“». Последнему, не новому, разделу предпослал поэт эпиграф из Иннокентия Анненского: «И было мукою для них, / Что людям музыкой казалось». Не о любви ли это к Ане Горенко? Вероятно, о ней, ибо, как и французское издание, раздел «Романтические цветы» был посвящен ей.
Итак, «Жемчуг черный» начинается с ключевого стихотворения «Волшебная скрипка» и заканчивается «Сном Адама», обращенным к Анне Андреевне. Раздел начинается со слов «Я спал, и смыла пена белая…» («Одиночество»), Это удивительный сон поэта о его прошлых жизнях.
В стихотворении «Одиночество» (1909) появляется странное на первый взгляд видение:
Я спал, и смыла пена белаяМеня с родного корабля,И в черных водах, помертвелая,Открылась мне моя земля.
В пучине вод открывается земля с «рощами, полными мандрагорами», с «цветами ужаса и зла», с «глазами блуждающих пантер». Это остров одиночества, над которым лирический герой воздвиг маяк своей души, который далеко виден, словно «стяг». Но, увы, поэт не нашел пока ответа на свою любовь. Он пишет с чувством горечи:
…Но ни один стремленья парусаНе захотел остановить.…………………………………………..И надо мною одиночествоВозносит огненную плетьЗа то, что древнее пророчествоМне суждено преодолеть.
Оставшись один, герой одушевляет мертвый мир природы. Одно из самых прекрасных стихотворений сборника — «Камень» (1908):
Взгляни, как злобно смотрит камень,В нем щели странно глубоки,Под мхом мерцает скрытый пламень;Не думай, то не светляки.
В зачине уже скрыта огромная внутренняя сила. Не так ли и сам Гумилёв, легкоранимый, чуткий, скрывает от чуждого взгляда под маской холодного денди свою страстную страдающую душу? Но есть сладостное чувство возмездия, высшее, как Божий суд, и поэт, как посвященный, знает об этом и верит в отмщение:
Он вышел черный, вышел страшный,И вот лежит на берегу,А по ночам ломает башниИ мстит случайному врагу…
Снова, как в «Романтических цветах», жизнь в этих стихах венчается смертью. «Луна плывет», «как круглый щит / Давно убитого героя…». А сам поэт пророчит себе:
Мне сразу в очи хлынет мгла…На полном, бешеном галопеЯ буду выбит из седлаИ покачусь в ночные топи.
(«Одержимый», 1908)
Но уйдет ночное видение, пробудившись от длинного сна, поэт пойдет с душой «измученной нездешним»… на новый жизни поединок:
Ты — дева-воин песен давних.Тобой гордятся короли,Твое копье не знает равныхВ пределах моря и земли.……………………………………Я пал, и молнии победнейСверкнул и в тело впился нож…
(«Поединок», 1909)
Сколько раз поэт хотел покончить жизнь самоубийством, тая в измученной душе надежду, что уж тогда она пожалеет о нем и оценит его любовь:
…Найдешь мой труп окоченелыйИ снова склонишься над ним:
«Люблю! О, помни это слово,Я сохраню его всегда,Тебя убила я живого,Но не забуду никогда».
(«Поединок», 1909)
Опять мотивы любви, преодолев смерть героя, побеждают поэта и целиком овладевают его чувствами.
Смерть царит и в другом стихотворении «Жемчуга черного» — «В пустыне» (1908):
Перед смертью все, — Терсит и Гектор,Равно ничтожны и славны.Я также выпью сладкий нектарВ полях лазоревой страны…
Выбор поэта велик и суров. В многозначном стихотворении «Выбор» (1908) поэт впервые напророчил свой конец:
Не спасешься от доли кровавой,Что земным предназначила твердь.Но, молчи: несравненное правоСамому выбирать свою смерть.
Но об этом позже.
В «Лесном пожаре» (1909) опять видит поэт смерть, и:
Все страшней в ночи бессонной,Все быстрее дикий бег,И, огнями ослепленный,Черной кровью обагренный,Первым гибнет человек.
Что же это за всесильная смерть, которая царит в «Жемчуге черном»? Неужели ее никто не может победить? Выше смерти у поэта только «царица» любовь. Один ее взгляд повергает в прах убийц:
Толпа рабов ко мне метнулась.Теснясь, волнуясь и крича,И ты лениво улыбнуласьСтальной секире палача.
(«Царица», 1909)
В стихотворении «Товарищ» (1909), посвященном В. Ю Эльснеру в прижизненном издании, сюжет опять развивается вокруг образа смерти, вернее, воспоминаний о смертях:
Спутано помню — кровь повсюду,Душу гнетущий мертвый страх,Ночь, и героев павших груду,И труп товарища в волнах.
И в стихотворении «В библиотеке» (1909) Гумилёв видит на страницах старых книг «кровь»:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
