В 1931 г. Артема направили в числе 1000 коммунистов учиться в Военно-воздушную академию имени Жуковского, которую он закончил в 1937 г. После этого и определился его дальнейший жизненный путь инженера-конструктора: проработав некоторое время военпредом и начальником конструкторского бюро на одном из авиазаводов, он стал с 1940 г. главным конструктором нового авиационного конструкторского бюро.
За три десятилетия под его руководством создано несколько поколений самолетов-истребителей – от поршневого МиГ-3, участвовавшего в Великой Отечественной войне, до современных сверхзвуковых скоростных реактивных само летов-истребителей, явившихся, по общему признанию, большим вкладом в дело повышения обороноспособности нашей Родины.
Небольшая деталь. Артем очень рано поседел. Как-то в беседе с ним я сказал: «Ты моложе меня, а уже седой, с чем это связано?» Он ответил: «Знаешь, Анастас, работа у меня очень нервная. Часто сталкиваешься с неожиданностями: то одно, то другое. В нашем деле почти любая неудача связана с человеческими жизнями. Каждую такую неудачу на испытаниях самолетов, а тем более катастрофу воспринимаешь как личную трагедию. Вот откуда у меня седые волосы».
Да, это было так. Наверное, это и подорвало его сердце. Он умер 66 лет (в декабре 1970 г.), в расцвете творческих сил.
У нас с братом всегда были хорошие, дружеские отношения. И хотя оба мы всегда были очень заняты, все же выкраивали в воскресные дни время, чтобы встретиться и поговорить по душам.
Хочу сказать объективно, что Артем был обаятельным человеком. Простой, скромный, добрый, он умел хорошо разбираться в людях, был к ним внимателен, всегда прислушивался к мнению товарищей по работе, а в неизбежно возникавших спорах умел находить истину. Одной из характерных его черт было стремление идти вперед, не останавливаться на достигнутом. Это был в полном смысле слова человек-новатор. Не случайно ему удалось сплотить замечательный коллектив работников конструкторского бюро, многие из которых проработали под его руководством 25–30 лет и продолжают успешно работать и сейчас.
Характерная особенность: за всю свою жизнь он ни разу ни о чем меня не просил. У нас в семье вообще это как-то не было принято. А он стремился быть самостоятельным всегда и во всем.
Год спустя после его отъезда из Ростова меня перевели в Москву, назначив наркомом внешней и внутренней торговли СССР. Я с женой и тогда тремя детьми получил небольшую квартиру в Кремле, из четырех комнат, с длинным и узким полукоридором-полукомнатой. Артем работал на заводе «Динамо». Я предложил ему жить у меня. Он наотрез отказался. Я уговаривал, но ничего из этого не вышло. Артем заявил, что завод дал ему место в общежитии. «Отсюда, из Кремля, – сказал он, – мне очень далеко ходить на работу. Живя в общежитии, я по воскресеньям буду обязательно навещать тебя». Я согласился. Только через много лет я узнал, что никакого общежития у него тогда не было, что он снимал угол у старика-дворника, жившего в полуподвале. Таков был Артем. Меня всегда радовал его жизненный оптимизм, его настойчивость, стремление к достижению поставленной цели.
Незадолго до смерти Артем вернулся из поездки в Армению. Он восхищался переменами, происшедшими в Ереване и в родной деревне Санаин.
Вспоминая Артема, многие его друзья говорят, что одной из замечательных его особенностей было то, что он, достигнув высокого положения в нашем обществе, не зазнался. Ведь чего греха таить, иногда слабые люди, достигнув высокого положения, действительно портятся. Известно, что есть разные металлы, разные сплавы. Одни быстро ржавеют. Но есть и хорошая, подлинно нержавеющая сталь! Если исходить из такого сравнения, то нельзя не признать, что Артема ржавчина не коснулась. Он был из нержавеющего сплава.
Артем был хорошим семьянином. Жена его Зоя Ивановна, сын Ованес, две дочери, Наташа и Светлана, – все вместе составляли дружную семью.
Осенью 1923 г. мой годовалый сынишка Степан заболел дизентерией. Вначале особой тревоги это не вызвало. Но потом болезнь стала развиваться, ребенок сильно исхудал, хотя лечил его известный в Ростове детский врач профессор Меренес.
Мы с Ворошиловым должны были ехать в Москву на Октябрьский пленум ЦК партии. В день отъезда жена позвонила мне на работу и в полном отчаянии сообщила, что Меренес не пришел утром к ребенку, хотя о его плохом состоянии ему было сообщено. Я постарался по телефону успокоить жену и обещал ей немедленно разыскать другого врача. Было очень странно, что врач внезапно прервал лечение ребенка, заблаговременно не сообщив об этом ни матери, ни мне и даже не прислав вместо себя другого врача, если почему-либо сам не мог приехать. Мне не хотелось говорить с ним при жене. Поэтому, послав за ним машину, я попросил его заехать ко мне на работу.
Он приехал. Я спросил у него, почему он перестал лечить ребенка. Ответ был для меня совершенно ошеломляющим. «Если вы станете на общегосударственную позицию, – сказал он, – то согласитесь, что я поступаю правильно. Ваш ребенок абсолютно в безнадежном состоянии, и спасти его невозможно. Если я буду продолжать ездить к нему, это будет только бесполезной тратой времени, которое я могу более разумно использовать для лечения других тяжелобольных детей, которых еще можно спасти. Вы ведь знаете, – добавил он, – как много у меня таких пациентов в городе».
Вначале я был просто потрясен и возмущен таким ответом. Потом, подумав, понял, что в его рассуждениях есть логика. Сказал, что претензий к нему не имею.
Проводив Меренеса, я попросил управляющего делами Югвостбюро Ефимова, поскольку вечером я должен был уезжать в Москву, срочно поискать в городе другого детского врача. Честно говоря, делал я все это скорее для того, чтобы хотя бы немного успокоить жену, потому что после разговора с таким опытным доктором, как Меренес, я потерял всякую надежду на спасение сына. Я попросил Ефимова, если в мое отсутствие случится несчастье, чтобы он в порядке товарищеской помощи взял на себя все необходимые заботы, потому что жена может растеряться и не в силах будет что-либо сделать.
Закончив самые срочные дела, я отправился домой. Квартира моя находилась километрах в двух от места работы. Обычно я ходил пешком, а иногда садился на трамвай и доезжал до дома. Я делал это ради прогулки, а кроме того, это всегда давало возможность видеть какой-то кусочек жизни и быта ростовчан. На этот раз мне было не до этого. Иду, погруженный в мрачные мысли, по улице и вдруг совершенно неожиданно встречаю старого школьного товарища Саркисяна, которого не видел до этого больше пяти лет. Здороваюсь, спрашиваю: «Что ты здесь делаешь?» Оказывается, он год назад окончил медицинский факультет Ростовского университета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
