Пару дней я осматривался, прислушивался к редким разговорам. Понемногу у меня стало складываться впечатление о данном месте. Это не лагерь. Это – последняя остановка. Здесь собрали тех, на кого, по какой-либо причине, немцы заимели зуб. Этим и объяснялось их отношение к пленным. Нам всем дали возможность помереть долгой и мучительной смертью. Дабы исключить какие-либо варианты иного исхода, пленных никто и никуда отсюда не выводил. Побег был практически исключен. В этих условиях четыре пулемета положили бы всю толпу без проблем. За три минуты. Соответственно и охрана тут была невелика. Нет нужды в конвойных, уборщиках, обслуге. Пригнали сюда хиви или полицаев десяток – и все, проблема решена. Покойников они вытащат и закопают, а остальное – не нужно. Сколько тут немцев? Взвод, не более. В открытом бою им не устоять – сомнут и задавят массой, несмотря на пулеметы. Вот и держат нас всех внизу. Значит, что? Правильно – выйти наверх, вот главная задача. На сегодняшний момент. Осталось решить вопрос: каким образом? Пробовать совершить этот подвиг в одну харю? Малореально. Перекинулся я тут парой слов с окружающими – тоска. На жизнь они тут все озлоблены – дальше уж некуда. Им бы только до ближайшего фрица дорваться. Но вот в плане помощи к сложному побегу… нет, не пойдут. Злость есть, а вот с терпением плохо. И с физическим состоянием – аналогично. Да и кормежка тут, на такой долго не протянуть. Стало быть, времени у меня не так уж и много. Еще пара дней, и я сам буду уже не в той форме, чтобы сотворить что-то выдающееся.
Телефонный звонок.
– Гауптман Ранке слушает!
– Привет, Вилли! Это майор Крайновски.
– Привет, Генрих! Совсем забыл старого товарища!
– Извини, Вилли, но тут столько всего навалилось. Да ведь ты и сам, наверное, в курсе. Мимо вас, в штабе, разве что мыши незамеченными бегают.
– Слышал-слышал. Генерал был очень сильно недоволен, между нами говоря. Ему тоже пришлось докладывать наверх. И там ему высказали несколько неприятных слов.
– Догадываюсь. Собственно говоря, я и звоню тебе по этому поводу.
– Ну-ну, давай, что ты там еще накопал?
– Собственно говоря – немного. Ты ведь должен знать, что я разговаривал с русскими диверсантами, захватившими дот?
– Знаю. Генерал еще был удивлен – на каком же языке? Так и сказал – что, Крайновски выучил русский?
– Надеюсь, мне это не потребуется. Нет, мы разговаривали по-немецки. И я был удивлен тем, что мой собеседник разговаривал вполне нормальным языком. Не путал слова и вообще вел себя как немец. Даже акцента у него не было.
– Ну, среди русских офицеров попадаются даже и образованные люди. Пару месяцев назад я допрашивал одного пленного подполковника. Так он говорил на вполне приличном «хохдойче».
– Вилли, не путай! Ты говорил с подполковником, а моим собеседником был обычный фельдфебель!
– Ну и что? Он тоже мог знать немецкий язык.
– Как тебе объяснить… дело даже не в том, на каком языке мы с ним говорили, – это вторично. Вопрос в том, как он говорил!
– И как же?
– Я был уверен, что говорю с офицером! Причем с грамотным офицером. Есть, знаешь ли, словесные обороты и формулировки, по которым можно узнать в собеседнике образованного человека.
– Ну и что?
– Ты же знаешь, мы подобрали двоих пленных. Один был уже почти труп, и мы его отдали ребятам из СС. Они утащили его куда-то к себе. Второго же удалось разговорить. Он тоже был ранен, но отвечать на вопросы мог.
– И что же он рассказал интересного?
– Вилли, мы знаем друг друга уже не первый год, ведь так?
– Достаточно давно. К чему это ты?
– Ну ты же помнишь, мы всегда помогали друг другу.
– Генрих, я ничего не забыл. Если ты именно это имеешь в виду. Я помню, чем тебе обязан.
– Ну, какие счеты между старыми друзьями?
– Ближе к делу, Генрих.
– Хорошо. Так вот, пленный показал, что дот штурмовали штрафники.
– Я помню, ты об этом писал в рапорте.
– Да. А вот о том, что командовал ими такой же штрафник, да еще и рядовой.
– Хм… Старику это не понравится.
– Ты правильно меня понимаешь, Вилли. Если учесть, что кроме этих штрафников в доте не было больше никого.
– Угу.
– К сожалению, наш пленный был очень слаб. Вскоре после пленения он умер.
– Бывает.
– Мы так и не успели его толком допросить.
– Случается.
– А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.
– Это можно выяснить.
– Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.
– Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.
– И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!
– Я это запомню!
– Коммутатор? Группу С 9.
– У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!
– Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.
– Хайль Гитлер, герр гауптман!
– Мне нужен гауптштурмфюрер Горн.
– Одну минутку, герр гауптман, я переключу вас на него.
– Ранке? Случилось что-то особенное? В штабе появился медведь? Вы вспомнили старика Горна!
– Не прибедняйтесь, Аксель! Хотел бы я быть таким стариком! У меня в штабе у машинисток даже шейные позвонки трещат, так они выкручивают голову, чтобы еще раз на вас посмотреть!
– Эх, Вилли, Вилли! Вы такой же неисправимый льстец! Я понимаю, почему генерал вас держит при себе. Кто-то же должен напоминать ему о его талантах. А лучше вас с этим никому не совладать!
– Подобных напоминающих и без меня вполне достаточно. Я его рабочая лошадь, увы, Аксель, но это так!
– И чем же он вас нагрузил на этот раз, если вы вдруг вспомнили о нашем существовании?
– Рутина, все как всегда. Бой закончился, и я теперь должен увековечить его для потомков. И для руководства, само собой разумеется. Расписать всю обстановку. Кто и где стоял. Что и когда сказал, какие команды отдал. Увы, хлеб штабного работника не так уж и сладок.
– Ну так в чем дело? Попросись в войска! Смени обстановку, наконец!
– Я пробовал – старик остался непреклонен. Каждый должен исполнять свой долг там, куда поставлен руководством!
– Да, это вполне в его стиле. Но чем же я могу тебе помочь, Вилли? Мы – скромные санитары прифронтовой полосы, что нам известно о ваших трудах?
– Кое-что знаете и вы, не скромничай, Аксель!
– Убедил. Спрашивай.
– Аксель, восемнадцатого августа твои ребята подобрали около дота номер шестнадцать раненого русского. Мне хотелось бы его допросить.
– Хм… Боюсь, это будет затруднительно.
– Он что, переодетый генерал? Пишет вам роман о жизни Сталина?
– Я бы с интересом такой роман прочел! Нет, Вилли, все намного проще и в то же время сложнее. У нас его нет.
