И Папа выложил на стол несколько фотографий. Москва, 16 июля, день Парада Победы — и там мы все: адмирал Лазарев, Анна, я, Лючия, в окружении гарибальдийцев, участников парада. Ну да, вспоминаю, это уже к вечеру ближе было, и мелькали там корреспонденты с фотографами, и настроение у всех было празднично — благодушное, Победа наконец, после трех лет войны, сейчас совсем другая жизнь начнется — и одни друзья кругом! Однако же, в газетах эти снимки так и не появились, Кириллов оказался на высоте! Мне перед самым отъездом во Львов успел еще разнос устроить, товарищ Смоленцев, если вам своя жизнь не дорога, то о выполнении задания подумайте, среди бандеровцев и образованные есть, причем как раз в штабах и СБ, и они тоже, представьте, московские газеты читают — а если вам придется по ситуации, как некоему Владимиру Шарапову, что тогда? Наверное, и с Лазаревой у него разговор состоялся, если она в Киеве под чужой фамилией была. Но как кадры у попов оказались?
— Мелкий недосмотр, с вашей стороны, дети мои. Сохранилась одна пленка, негативы. И тот, кто сделал ее, вовсе не враг, а из самых лучших побуждений, «для истории» оставил фотографии себе. А после не сдержался отдать их, нет, не в газету, это ведь было запрещено! — а для выставки в витрине «Лючии», где вы, синьора, шили платье, кстати оно очень вам идет. Тут уж пришлось вмешаться нашей Службе, так что не извольте беспокоиться, фотографии изъяты. А дальше — нам легко было сопоставить словесное описание той, кто удержала Киев под рукой Маршала Сталина, и одну из персон на фото. Как и то, что пока вы, сеньор Смоленцев, воевали в Галиции, ваша супруга отбыла из Москвы вместе с Лазаревой — вероятно, проходя у нее школу, как издавна заведено и у нас? Кстати, синьора, позвольте полюбопытствовать, ваш ранг в «Рассвете» ведь уже не «нумерарий» (прим. — полноправный рядовой, в католических орденах, или «Опус Деи» — В. С.), а «сержант», как к вам обращался ваш супруг?
Да, попам палец в рот не клади! Почти тысяча лет традиции и опыта тайной службы, перед ними британская разведка, это как дети. Причем сильная их сторона, это даже не штучки в стиле плаща и кинжала, а аналитическая работа, разрозненные казалось бы факты собрать, сопоставить, выстроить в цельную картину. А ведь это, если подумать, гораздо сложнее — боевиков натренировать можно относительно быстро, а вот аналитиков, причем так, чтобы это стало Системой? Однако хреновая жизнь у нас теперь выходит, как получили новый уровень важных государевых людей — это теперь на своей же территории расслабиться нельзя, и постоянно физиономию скрывать? Так крыша поедет точно, ну нельзя постоянно жить, как на задании, вот не пойму как «штирлицы» за границей держались, это придется маску частью себя сделать, чтоб держать без напряга — не притворяться, а реально стать бизнесменом, или офицером гестапо, по внутренней своей психологии? Так наверное, изменники — перебежчики и возникают — или дома, с нервным срывом, в дурдом! Нет, я точно «спринтер», пройти, найти, уничтожить, вернуться — и на большее не способен, просто представить себя не могу!
А «сержантом» своего Галчонка я уже здесь как‑то назвал, в номере, даже в постели — и ведь одни мы были! Значит, там и у стен уши есть, учтем! И Лючия кажется тоже поняла, покраснела, смутилась — представив, что еще слышали святые отцы. Она ведь католичкой у меня остается, а по их учению, плотские радости, это грех — она же, попробовав, явно во вкус вошла, причем привычку имеет, в процессе кричать, да так, что наверное, на соседнем этаже слышно — или стены в «Гранд — отеле» по — старомодному толстые, из уважения к конфиденциальности клиентов? Одно утешает, микрофоны (а то и слуховые трубки) могут быть — а вот видео не изобрели еще, и кинокамеру скрытой ну никак не сделать. Или Святейшество нам так деликатно и ненавязчиво намекнул, чтобы не грешили? Так интересно, а как по мнению Церкви люди «плодиться и размножаться» должна, как Иисус велел? Хотя, вот по общению, ну не похожи церковники на тупых ортодоксов, «что не укладывается, на костер», мягко стелят, ненавязчиво убеждают — как Папа к нам обращается, «дети мои», а это ведь признак, старший к младшим, так в Европе даже у королей и всяких там герцогов было заведено?
— Я веду с вами этот разговор, дети мои, скорее не как глава Церкви, а как кардинал — камерленго (прим. — у католиков, «зам. Папы по безопасности и силовым структурам», подчиняющийся непосредственно ему, непосредственный начальник для «Опус Деи», Инквизиции, Жандармерии Ватикана. Однако же Папа Пий XII, при своем избрании, никого на этот пост не назначил, лично исполняя эти обязанности — В. С.). Согласитесь, что для пользы дела будет лучше, если Святая Конгрегация, и Орден Рассвета установят более тесную связь? Чтобы избежать например, прискорбных случаев, когда люди, находящиеся в компетенции одной из сторон, становятся фигурантами дел другой? Понятно, что решать будет не вы, а такие как Лазарева, или кто‑то еще рангом выше — но вы сумеете передать мою просьбу. А дальше, все в руках Божьих!
Передадим, само собой! Даже ждать нашего возвращение не придется — завтра же с утра наведаюсь в советскую военную миссию, информация в Москву шифром уйдет, или по ВЧ. Однако вернемся к тому, с чего начали — что с Доном Задницей делать?
— Справедливый суд Церкви, дети мои. И думаю, что результат для него выйдет как бы не хуже, чем быть вами убитым — только ко дну пойдет он не один! После чего в Ватикане грядут перемены, и на Юге тоже кое‑что пойдет по — иному. То, что планировалось нами на гораздо более долгий срок — однако вы, синьора, весьма ускорили процесс, за что вам будет огромная благодарность и от Церкви, и от народа Южной Италии, избавленного от ужасной тирании. И вы, синьора, надеюсь, согласитесь участвовать в процессе, свидетельницей обвинения? Мы укажем вам, что говорить — правду, и ничего кроме правды! И пожалуйста, не забудьте исповедаться у отца Антонио. Столь долго не быть на исповеди — грех для истинной католички! Что же до синьора Виццини — то сумеете ли вы доставить эту персону в Рим живым и невредимым, если он убоится приехать сам?
Без проблем нет — если решите, что добровольной явки с повинной не ждать, все организуем. Хотя Дон Задница занял в отеле весь этаж, служебная лестница и чердак остались вне зоны охраны. И было установлено, что Дон в своем номере спит все же один. Скунс с Рябым спускаются на веревках с крыши, проникают внутрь (тихо вскрыть запертое окно мы умеем), пакуют объект, и грузят вниз (шестой этаж, но не небоскреб, нейлоновый шнур должен выдержать). Внизу уже ждут наши с транспортом, ну а у Рябого со Скунсом три пути отхода, обратно на чердак, или до земли, или, если аварийно, до четвертого этажа (номер там сняли наши люди). В темпе везем объект в порт, вернее на его окраину, где рыбаки швартуются, там тоже ждут уже, готовые немедленно отдать швартовы — флота у карабинеров еще нет, но на крайняк там ДШК в трюме, а уж совсем на последний случай, в море «на учениях» отряд Средиземноморской эскадры, эсминцы «Сообразительный» и «Беспощадный», вышедшие из Специи.
А Дон — сам в Рим приехал. Не дал нам попробовать его спеленать. Даже жалко.
Рим. 20 октября 1944.
Кардинал Луиджи тщательно продумывал тактику защиты на предстоящем процессе — было очевидно, что отрицать сам факт встречи дона Калоджеро с сержантом Винченцо глупо и опасно. Слишком многие знали о внесении имени отца Лючии в списки подлежащих задержанию — таможенники, карабинеры, мафиози, несколько сотен человек — и, рассчитывать на то, что все они будут лгать под присягой, причем, не государству, а Церкви, было крайне глупо. Мало этого, в том случае, если бы такое каким‑то чудом случилось, надеяться на то, что эти люди сумеют убедительно лгать, отвечая на вопросы братьев доминиканцев, было и вовсе детской наивностью — кардинал Лавитрано прекрасно знал историю церковных орденов, в частности, историю ордена 'Псов господних', или, по латыни 'Домини кане', столетиями занимавшихся, в том числе, инквизиционными расследованиями, и, естественно, накопивших в этом многотрудном деле колоссальный опыт.
Следовало говорить правду — почтенный синьор Калоджеро Виццини был оскорблен высказываниями синьоры Лючии Смоленцевой в свой адрес, и не счел нужным скрывать свое негодование; поэтому, когда синьор Винченцо попал в пределы досягаемости синьора Виццини, он был задержан и доставлен на аудиенцию — и, синьор Виццини, с глазу на глаз, как и подобает мужчине, высказал синьору Винченцо свое возмущение поведением его дочери.
Избиение синьора Винченцо? Да, люди дона Калоджеро действительно сделали это, но исключительно по собственной инициативе, о чем синьор Виццини искренне сожалеет. И виновные им уже наказаны!
Кардинал еще раз пригубил вино. Логика защиты казалась безупречной; сицилийский дон, не желая объявлять войну женщине, потребовал извинений от ее отца, как от главы семьи. И что с того, что дон Кало, глава Мафии (глупо было бы пытаться изобразить его мирным крестьянином), если его обвиняют в ереси, и где тут усматривает оную Высокий Трибунал? Криминал, при всей предосудительности, ересью не является, разбойник может быть глубоко и истинно верующим человеком — и за свои дела быть судимым сугубо уголовным судом! А Трибунал Конгрегации защиты веры по обвинению в ереси обязан его оправдать.
