В вагоне было еще три человека. На платформах, что проезжали, по-разному: на некоторых еще стояло сравнительно много народу, в то время как другие станции уже опустели. Странно воспринимается метро без пассажиров. А вот и Воробьевы горы. Здесь почти никого, лишь единичные полуночники входят в вагоны, а кто-то еще надеется на последний поезд в обратную сторону. Состав стоит довольно долго, кругом почти тишина, а ночная Москва-река за стеклом добавляет зловещей загадочности.
Что ж теперь будет-то? Нет ответа, да и не может быть. Но что-то произойдет, тут можно не сомневаться.
В два часа я был уже дома. Надо бы срочно успокоиться. Принять теплую ванну, выпить чашечку горячего шоколада, проглотить феназепам…
Говорят, что человек в состоянии тревожного расстройства серьезной степени тяжести практически утрачивает контроль над собственным существованием. В современном мире механизм определения опасности и поиска возможности принятия оптимальных решений в экстренных ситуациях дает сбой.
Только утром я направился в местное управление внутренних дел, где и рассказал ментам все как есть, честно и откровенно. Поэтому нет ничего удивительного, что сразу, как только заявление проверили, меня задержали. Оказалось, что Романа никто не хватился и только приехавшие по моей наводке оперативники обнаружили труп. Как в кино, мне разрешили один звонок. Поскольку телефон адвоката я помнил наизусть, особых проблем с вызовом защитника, вернее — защитницы, не возникло… Короче, отвели меня прямиком в КПЗ.
Обычная камера при отделении полиции. Время пребывания — от нескольких часов до десятка дней. Половину помещения занимали сколоченные из досок нары, у стены что-то вроде большого плинтуса — это вместо подушек для голов. Воняло хлоркой и немытыми телами. Дверь железная, в полу забетонированный стальной штырь — дабы упомянутая дверь открывалась только для одного человека. Штырь заканчивался круглой железной шишкой — это чтобы никто не напоролся. Стены, нары и вообще все, густо покрашено масляной краской в какой-то противный голубовато-синий цвет, как в школе. Все в неприличных рисунках и надписях. Так, кроме всего прочего, какой-то неудачливый стихоплет-графоман накарябал на стене крупными буквами:
Мы обжигались мнимою метлою,
Мы объедались творческой листвой,
Мы ограждались догмой расписною,
Сим осушая комплекс горя свой...
Да, тут, конечно, не тюрьма, но уже к тому близко, и теперь это помещение звали иначе, не КПЗ, а ИВС — изолятор временного содержания. Сидели тут и хулиганы-десятисуточники, и несанкционированные митингующие, и случайные задержанные, попавшие до кучи и по недоразумению. Был даже какой-то хилый «ботаник», в одиночку собиравший подписи за легализацию марихуаны. Говорят, есть в Москве и специальные ИВС, например, на Петровке. Там и условия получше, и сотрудники профессиональнее, да и работают быстрее. Правда, контингент посерьезнее и сидит обычно подольше.
Дальше было скучно, нудно и совсем не так интересно как в красочных фильмах о жизни обаятельных преступников. Снимали отпечатки, допрашивали и несколько раз таскали к каким-то серым личностям в штатском. Кто был первый, я так и не понял, а второй оказался следователем. Оный следователь принялся было меня «колоть». Вопросы одни и те же. Почему я сразу не вызвал полицию и «скорую»? Почему уехал домой и лишь на другие сутки заявил о случившемся? Почему возвращался? Что там была за флешка? Какая информация хранилась на ней? Кому я был должен эту информацию передать? Что меня связывало с убитым? Владею ли я холодным оружием? Почему не владею? Ну и так далее в том же духе помногу раз. Не расколол — часто я просто не знал ответов на то, о чем он спрашивал, а те ответы, что знал я, похоже, не интересовали его. Естественно, меня теребили по полной программе, как главного подозреваемого. Ведь все гости Романа в один голос утверждали, что когда уходили они, я еще оставался, что полностью соответствовало моему рассказу.
Как скоро выяснилось, мне инкриминировали убийство, незаконное владение холодным оружием, введение в заблуждение органов правопорядка и сокрытие важной следственной информации. По сравнению с убийством, все остальное выглядело как издевательство.
Вообще, рассказывать о своем заключении я не буду. Не хочется. Возможно, как-нибудь потом, в другой раз. Может быть. Не хочу, поскольку еще свежи воспоминания. Мое недавнее похищение и двухнедельное пребывание взаперти в каком-то загородном доме, вспоминалось тогда как отдых на Багамах. Хоть не били, и то хорошо. Меня вообще не подвергали каким-нибудь мерам физического воздействия, да и психологически особо не давили. Говорят, что бывает намного хуже, и мне еще крупно повезло. И потом, начни я писать тюремные мемуары, пришлось бы поведать о некоторых других личностях, вспоминать о которых пока еще рано. Время не пришло.
По субъективным ощущениям за эти две недели я потерял года два жизни.
А потом меня вдруг признали невиновным по всем статьям и выпустили на свободу.
Во-первых, прямых доказательств так и не нашлось. Во-вторых, какой-то сосед решил выкинуть мусор в лестничный мусоропровод на ночь глядя, и обратил внимание, как сразу после моего ухода (судя по времени — первого) к Роману прошмыгнула незнакомая девушка. Кроме того, поверх отпечатков Романа на самурайском мече оказались еще чьи-то пальчики, но точно не мои, по виду женские. Как установила экспертиза, смертельный удар был нанесен именно этим оружием, когда Роман стоял, причем человеком заметно ниже меня по росту. Это уже были прямые доказательства в мою пользу, и вот, в одно прекрасное утро меня все-таки освободили: вернули содержимое карманов, взяли подписку и отпустили домой. До поры до времени.
Возвратившись в текущую реальность, я, как только оказался в своей прихожей, разделся до гола, тут же запихнул всю снятую одежду в большой полиэтиленовый мешок и временно выкинул на балкон. Потом тщательно вымылся, а вслед за тем целый день проспал, и, естественно, даже не заметил, как наступила почти что ночь. Стемнело, на улице зажглись фонари. Когда, наконец, окончательно проснулся, то оделся во все чистое, взял мешок с балкона, вынес во двор к своей машине и сунул в багажник. Вокруг никого видно не было, даже прохожих. Загрузив мешок, я вырулил на ближайшую улицу и направился в сторону области: мой путь лежал к началу Носовихинского шоссе, и далее, на свалку.
Свалка, что меня интересовала, носила загадочное наименование: «Производственный комплекс “Новые экологические технологии”». «Производство» состояло в сваливании бытовых отходов на огороженной глухим забором территории, а сами «технологии» заключались в оставлении мусора под отрытым небом. Все началось с разговоров о новом суперсовременном мусороперерабатывающем заводе по японской методике рядом с какой-то деревней вблизи города Железнодорожный. Жители выступили категорически против. Тогда ушлые бизнесмены наняли крикливых теток, которые таскали опросные листы, уверяя, что собирают подписи против строительства этого завода. Потом заменили титульный лист, и оказалось, что несколько тысяч местных жителей высказались всей душой за новое мусороперерабатывающее предприятие рядом с их домами. На самом же деле собирались «строить» рядовую помойку, где мусор будет оставаться на месте. Обычная огромная свалка на несколько десятков гектаров заработала уже через полгода. Такой бизнес оказался необыкновенно выгоден владельцам, ведь въезд одной машины на «полигон» стоил пару тысяч, а далеко гонять от Москвы мусоровозы не приходилось. В результате свалка работала круглосуточно, прибыль от приема мусора составляла миллионы, а хозяевам помойного бизнеса было плевать на экологию и местных жителей, у самих-то жилплощадь на Канарах. Кстати, с изобретателем этого «проекта» и хозяином «производства» я оказался лично знаком. Первый подобрал участок, обеспечил отвод земли, «договорился» с населением и решил вопрос с местной и областной администрацией. Второй владел «экологическим агентством “Инсекта”», по сути — координационным центром огромной империи мусорных предприятий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
