молодые не любили своих старших, ну а молодые (так называли иногда себя пиштюки) вовсе ненавидели молодых, которые были над ними. За всякие пробивоны в тему и не в тему (за каждый зихер [203] пробивали ударом в грудак: например, руку пожал слабо при приветствии, или не заметил издалека, или вообще проигнорил). Если с кем-то вместе шли, второму до кучи могло прилететь. Если пиштюки вопреки запрету в одиночку вышли за квартал – тоже пробивон; за абсурдные задачи и мутные поручения, за высокие сборы в непонятный общак, за войнушки, устроенные какими-нибудь долбогребами с разных сторон из-за сущей ерунды.
«Двадцатьтретьевские» старшие часто заливали шары и гоняли своих молодых, как говорится, по беспонтовой [204]. Многим это не нравилось, и осенью 1993-го пятеро молодых решили отпрыгнуть от толпы. Переманила их националистическая организация с татарским названием «Азатлык». Пообещали всем интересную жизнь и машину – «жигули-шаху»! Когда через пару дней про это прознали старшие, то сразу же заловили отступников, хорошо им накостыляли, упрятали в подвал их же дома, привязали к трубам и, прямо как в русской народной сказке, «давали им ума три дня и три ночи». Двоих, правда, через сутки отпустили. Один из них был мой друг еще с садика. Когда он пришел ко мне, его лицо было довольно сильно раскарябано: били ногами. Второй – Ивашко, был младшим братом одной девицы по имени Мира, которая в ту пору ходила с авторитетным старшим с соседнего квартала и они даже вовсю терлись пупками. Погоняло у него было такое же авторское – Князь. Он крепко дружил с оными старшаками и по просьбе Мирки ненавязчиво отмазал Ваньку.
Остальным же досталось: их не только лупили старшие, их друзья-товарищи из их возраста и даже молодые, которых заставили сотворить это бесчестие, но и не поили, не кормили, не отпускали по нужде – короче, заглумили их по полной. Их лица представляли собой одну сплошную кровавую гематому, и даже бича незабвенного Рокки Бальбоа из второй серии в подметки не годилась. После долгожданного освобождения ребята забыли про «Азатлык». Само собой, не было никаких заявлений в УВД, но отношение их к родной толпе, да и родной толпы к ним сильно поменялось.
Похищенные парни все время кучковались вместе, как будто задумали коварнейший план. Спустя несколько дней они шли через арку 23-го дома, как вдруг их окликнул чей-то грозный голос. Он принадлежал Краснуле, который вывел погулять своего пса – тощего кобеля породы немецкая овчарка.
– Пацаны, пацаны! – приговаривал Краснуля, снимая с ошейника своего пса увесистую металлическую цепь.
– Пацаны, идите сюда! Ну че вы как биши? – сказал он и начал хлестать по хребтам подошедших и тут же не успевших удрать страдальцев. – Стоять, вам пиздец, биши галимые! Хана вам, черти!
Утром следующего дня трое пацанчиков, пряча под куртками монтировки, зашли в седьмой подъезд 23-годома, поднялись на лифте на восьмой этаж и позвонили в знакомую квартиру.
– Здрасьте, а Серёжу можно? – спросил один из парнишек у матери Краснули, пока двое других притаились на лестнице. – Посоветоваться нужно с ним срочно!
Так как мать видела этого юношу ранее, да и иногда к ее сыну утром приходили пацаны за какими-то делишками, то особых подозрений они у нее не вызвали. Как только Краснуля, заспанный, вышел в подъезд в трусах и майке и достал сигарету со спичками, трое «неуловимых мстителей» выскочили на площадку и начали избивать незадачливого старшего, подбадривая друг друга воинственными кличами и забористой феней. Бедный Сергей забежал в хату, но преследователей это не остановило. Не остановила ни орущая мать, ни глупый лающе-воющий кобель, ни дикие мольбы самой жертвы. Били за все: и за инцидент с цепочкой, и за то, что в подвале Краснуля свирепствовал более других, отрабатывая на прикованных неудачниках удары руками и ногами, и за прошлые обиды… Совершив месть, ребятушки быстро выскочили из квартиры и убежали на улицу. Вот такое получилось «С добрым утром».
Обиженный и оскорбленный (а вернее отпизженный), Серёга тут же стал требовать сборов, на которых рассказал дружкам и старичкам о неслыханном беспределе, призывая всех к суровой мести. Парнишек, само собой, растворившихся из квартала, несильно искали пару дней, зная, что, скорее всего, Краснуля сам спровоцировал их и был неправ, как бывало не раз. После эти ребята отошли к группировке «Торпедовские», и проблем с ними в районе не было, в большей мере из-за отсутствия парней в родных дворах…
После этого первого звоночка Краснуля не успокоился и продолжил беспределить. Нашел других, над кем можно было децл [205] поиздеваться. Причем опять своих же – молодых с 43-го дома. Мог беспричинно отвесить здорового пинка кому-нибудь из них, заставить рожать сигареты или бухло. А пьянский вообще становился невменяемым. Молодняк в этом случае старался вообще не попадаться ему на глаза, такой вымороз становился.
В один прекрасный день 1994 года молодой с кликухой Кашкан (очень, кстати, правильный и уважаемый пацан) восстал. И был за это бит Серегой. Не знаю как, но Кашкан вызвал на сбор старика и при нем предъявил Краснуле, в чем тот был не прав. Старшие вместе с Краснулей, конечно, отнекивались, но получили жесткий нагоняй и предупреждение от старика. Когда старичок уехал, старшие тут же захотели устроить пробивоны своим молодым. Но те пригрозили встать в отмах. Вечером Кашкана и пару его друзей Краснуля заловил и поломал. Кашкан успел пару раз приварить по ненавистной биче своего обидчика и пригрозил, что все молодое звено с радостью отойдет от таких дураков-старших.
На следующий день старичка вызвали уже сами старшаки, сетуя на неповиновение молодых и их решение отшиться. Но мудрый старик, выслушав обе стороны, принял такое же мудрое решение – отшить нафиг Краснулю, о чем торжественно и зло объявил. Краснуля сразу позеленел:
– Пацаны, братва, извините пожалуйста, такая херня больше не повторится! Кашкан, прости меня, пацаны, ну че вы молчите? – прокричал с отчаянием своим дружкам Серёга. Но те молчали под тяжелым взглядом старичка. А молодежь торжествовала.
– Короче, пиздить тебя никто не будет, отходных от тебя не нужно, но если я или кто-нибудь увидит тебя в квартале, все – капец тебе! Пшел вон отсюда! – сказал старик. Серёга, жалкий и никчемный, уныло побрел прочь.
– Чтобы с ним не здоровались больше, к себе его не подпускайте. Пацаны, из-за таких, как он, всегда проблемы и толпу нашу уважать не будут. Все понятно? То-то…
Когда военачальник удалился, старшаки забубнили несильно, дескать, из-за вас такая фигня, «друганю
