отдавался болью в его груди.
Он обхватил ее плечи и начал укачивать женщину, заменившую его сыну мать. В коридоре больницы было пусто.
Часы тянулись.
– Есть новости? – перед ними возникла хрупкая темноволосая девушка. По лицам поняла, что дело плохо. Побледнела, села рядом.
– Лаурочка… Иди сюда, – тетка Давида поманила ее и та подошла, и сев прямо на пол у ног женщины заплакала, ее плечи задрожали.
Он не смог этого выносить и встал, отходя к окну. Прокашлялся.
Надо позвонить домой и узнать как добрались дети.
Он достал телефон из кармана, но заметив фигуру врача в дверях, ведущих к операционной, шагнул к нему.
– Он потерял слишком много крови… – врач начал без предисловий и у Рената в груди все опустилось. Нет. Он не мог потерять сына, которого только недавно обрел. – Нужен донор. Вы его родственник?
Ренату показалось, что сердце проделает дыру в груди.
– Я его отец…
– Идемте, возьмем вашу кровь на анализ.
– Хорошо, – ответил как в бреду. Быстро зашагал за врачом. – Спасите его доктор, – его голос сел, но врач повернулся и сосредоточенно кивнул. – Спасите моего сына…
38
Отец вернулся домой только под утро. Ангелина трижды за ночь спускалась в гостиную, сначала уговаривала меня, потом давила, но я так и не пошла переодеваться и не сняла измазанное в крови платье, потому что боялась оставить свой пост.
Казалось, отойди я даже на несколько секунд, пропущу что-то важное. Арман сидел со мной все этой время рядом и молчал. Иногда успокаивал, когда начинала плакать, иногда просто обнимал, давая понять, что одну не оставит.
И если честно, без его поддержки, я давно бы сошла с ума.
Когда я услышала звук подъезжающей машины, я соскочила с дивана и метнулась к дверям, оставляя задремавшего брата в малой гостиной.
Папа уставший и побледневший медленно шагал к крыльцу и, заметив на его вершине меня, слабо улыбнулся.
– Жив? – спросила – не чувствуя пульса, тот превратился с один монотонный гул.
Папа устало кивнул, и я повисла на его шее, как только поднялся и встал рядом. Он пошатнулся.
– Прости, я должен прилечь, – он нежно, но настойчиво отстранил меня, и мы вернулись в дом. Вопрос, почему Давид решил жениться на мне не смотря на то что мы родственники волновал, и мне казалось, я что-то упускаю. Поэтому прошла за папой в гостиную, хоть и понимая, что ему нужен покой, и произнесла.
– Я знаю, что Давид мой брат, – услышав мой голос папа замер, только сев на диван и тут же напряженно взглянул в мои глаза, побуждая продолжать. – Я видела результаты экспертизы, пап…
Карие глаза напротив остекленели, и папа откинулся на спинку дивана и прикрыл их.
– Но мне не дает покоя мысль, – в голове всплыли слова Давида у алтаря, и я процитировала их. – Что я знаю не всё.
Отец тяжело вздохнул. Сел прямо и похлопал по дивану рядом, приглашая меня сесть с ним. Я повиновалась.
– Я надеялся, что унесу эту тайну с собой в могилу, но… – он осекся, и замолчал, беря себя в руки. Прокашлялся. Облокотился о разведенные колени и опустил голову на руки. – Я поклялся своей жене молчать. Дал слово.
Своей жене. Он не употребил сочетание «моей матери» и уже это заставило насторожиться.
– В день твоего рождения, – он начал негромко, и мне пришлось прислушаться и наклониться к нему ближе. – В роддоме появилась на свет еще одна девочка. На два месяца раньше срока. Но не прожив и пары часов, она скончалась. И это повергло нас в отчаянье. Меня и мать Армана. Роза была безутешна…
Я начала понимать, и одеревенела от осознания тяжести бремени, которое нес отец.
– Мы узнали, что в родильном отделении наша трагедия – не единственная. Умерла еще одна пациентка, оставив здоровую дочь одну. У той женщины не было родственников, не было семьи, за девочкой некому было прийти и Роза предложила взять малышку к себе. Я не стал противиться, потому что сам в глубине души нуждался в ней. В голубоглазой девочке, которая осталась одна на всем свете.
Я перевела взгляд на окно, сквозь которое начал просачиваться рассвет. Очертания окна расплывались.
– А потом умерла и Роза. У нее начались осложнения, и врачи не смогли ее спасти. Точно так же, как не могли спасти мать девочки, умершую накануне. Роза взяла с меня клятву, что я никому и никогда не расскажу, что ты не моя дочь. Она заставила меня дать слово и умерла на моих руках. Я привез тебя домой, как только позволили врачи.
Я попыталась встать, но папа поймал мою руку и сжал до боли.
– И всю свою жизнь я любил тебя как свою. Не смотря на то, что я не твой отец по крови, я был твоим настоящим отцом и остаюсь им до сих пор. Арман не знал. Никто не знал. Кроме меня и Розы.
– Но пап… – осеклась и зажмурилась, пытаясь уложить в голове услышанное.
– Пожалуйста прости, что говорю тебе это, но мне пришлось нарушить слово ради тебя же самой. Вы с Давидом можете быть счастливы… И я не вправе лишать вас этого. Клятва не имеет смысла, если погубит две неповинные судьбы.
Папа потянул к себе мою руку и накрыл второй, как в детстве, когда успокаивал, если я плакала.
– Я люблю тебя, и всегда буду, пап.
Он отвернулся к окну и безмолвно кивнул, а потом сгреб меня в объятия и прижал к себе, целуя макушку.
– Не делай аборт, сохрани жизнь моему внуку…
Я кивнула, мои плечи согрелись в кольце его объятий. Я вдохнула знакомый с детства аромат и зажмурилась.
