– То есть вы пришли с какой-то просьбой, – с легкой дрожью в голосе уточнила Савельева. Ей-то казалось, что все ее прошлое уже… в прошлом и что все, кто мог быть заинтересованным в ее и Безроднова агентурных услугах, то ли ушли в небытие, то ли переместились в высокие кабинеты советских чекистов, из которых уже давно никакой особой опасности для нее не исходило.
– Правильно, с просьбой, причем с самой пустяковой – помочь в моем трудоустройстве. Я – человек заслуженный, несколько лет проработала завхозом в профтехучилище, а затем комендантом общежития; имею несколько грамот и всяческих поощрений по прежнему месту жительства. Одна беда: климат наш, степногорский, врачи посоветовали сменить на… крымский. Даже документ медицинский имеется.
Фонюргина замолчала, давая понять, что все сведения о себе она озвучила, и выжидающе уставилась на агента Грешницу. А та повела себя так, как и положено вести себя госслужащей ее провинциального полета. Последовало много общих слов по поводу того, что как же не помочь заслуженной работнице, которая, даже пребывая на пенсии, готова трудиться во благо Родины? Но уже после того, как формально разговор в кабинете был завершен, женщины продолжили его на небольшой видовой площадке, у пешеходного мостика, переброшенного через горную речушку.
– С рейхом, насколько я знаю, давно покончено, – сразу же дала понять Савельева, что не рада появлению гостьи. – Тогда в чем дело? Откуда вы и с какой миссией?
– Это всего лишь империи появляются и гибнут, а диверсионная служба, однажды явившись миру, остается в нем на века, – спокойно, с достоинством вставила сигарету в длинный, инкрустированный мундштук старая абверовка. – И вообще, при чем здесь рейх, если мы с вами служим теперь в английской разведке?
– Что значит «мы с вами служим теперь в английской разведке»? Возможно, вы и служите, что же касается меня…
– У нас нет времени на пустые разговоры. В свое время я вывела для себя убийственное по простоте своей правило: «Пока агент живет – он служит, если же он не служит, значит, не живет». – Баронесса выдержала паузу, достаточную для того, чтобы агент Грешница прониклась глубиной ее мысли, и продолжила: – Что же касается английской разведки, то она теперь считается лучшей в мире. К тому же она достаточно щедра, – тут же извлекла из сумочки пачку денег и, вместе с медальоном на золотой цепочке, ткнула в карман мешковато сидевшего на Людмиле пиджака. – Но и столь же требовательна.
– Лично вам все эти игры в шпионы-диверсанты не надоели? – сухо спросила Грешница, когда, пока еще не раскрывая сути операции «Гнев Цезаря», резидент «вводила ее в круг флотских интересов английской разведки», связанных нынче с агентом Южным Странником.
– Когда вы, наконец, осознаете, – осуждающе упрекнула ее Марта фон Юрген, – что мы с вами – профессионалы? Причем в Лондоне нас воспринимают как профессионалов высокого класса. Кстати, берегите этот медальон. Именно он, вместе с выгравированным внутри по-латыни девизом «Люби, рискуя», является ключом-паролем к вашему счету в одном из швейцарских банков, который в свое время вам укажут. Каждый месяц на него будут перечислять такую же сумму, какую вы получили сегодня, только в фунтах стерлингов, то есть по курсу получается намного больше. На этот же счет уже переведены и те деньги, которые лежали у вас на абверовском счете.
– С таким же успехом эти деньги можно было положить в сейфе на Луне, до которой мне тоже не добраться.
– Все не так безнадежно, как вы считаете. Тем более сейчас, после смерти Сталина. Что же касается лично меня, – величественным движением руки поправила Марта пышную витую укладку крашеных волос, – то, видят боги викингов, я уже просто не могу без риска. Как не могут без него, скажем, альпинисты или саперы.
Выглядела сейчас баронесса вполне привлекательно – модно одетая, ухоженная, благоухающая соцветием духов… Ни намека на тот образ, который Фонюргина столь артистично навязывала степногорцам не только в довоенные годы, но и в период оккупации.
– А я вот почему-то расклеилась, – задумчиво молвила Савельева.
– Относитесь к этому как относятся к менструальным паузам, – поразила ее «ошеломляющим», но сугубо женским советом баронесса. – Кстати, о менструальных циклах. Со старшим лейтенантом Безродновым вы все еще встречаетесь?
– Теперь уже редко. Он занят, да и мне при этой должности…
– Что редко наведывается – это мы исправим, – воинственно улыбнулась какой-то своей мысли Марта, всматриваясь при этом в виднеющийся невдалеке хребет Крымских гор. – И не нужно скрывать свои отношения. Зачем прятаться? Наоборот… Вы – благопристойная вдова, он – засидевшийся холостяк. Ни одной провинциальной чиновнице любовные отношения с офицером-чекистом номенклатурную биографию еще не подмочили. А что кто-то там, в поселке, тявкает по этому поводу… Кого это интересует? Впрочем, наиболее активных сплетников всегда можно убрать, есть опыт.
– В этом я убедилась, – пробормотала Людмила, и на какое-то мгновение взгляды их встретились.
«А ведь она догадывается, кто убрал ее мужа, – поняла Марта фон Юрген. – Давно догадалась, однако вида не подает, опасается, как бы вслед за „консервником“ – как Людмила называла своего супруга – не убрали ее саму».
Еще в конце сорок шестого Людмила вышла замуж за начальника межрайонного строительного управления, бригады которого занимались возведением в степи крупного консервного завода. Все бы ничего, но однажды Севельева ночью стала выкрикивать фразы на немецком языке. И хотя утром она попыталась оправдаться тем, что заочно учится в университете на факультете германской филологии, познаний ее мужа – «консервника» вполне хватило, чтобы понять: выкрикивала-то женушка военные команды. Диверсантке еще крупно повезло, что он не знал: команды эти Людмила заучивала еще в те времена, когда в течение трех месяцев являлась старшей женской группы курсанток разведывательно-диверсионной школы абвера.
Нисколько не сомневаясь, что муж-служака неминуемо сдаст ее, Савельева пала к ногам баронессы: что делать?! Та недобро блеснула глазами, но вместо грозной тирады тоном настоятельницы монастыря посоветовала: «Как всегда в подобных случаях, диверсантка должна терпеть, таиться и молиться». А на следующий день баронесса встретилась со своим подручным, агентурная кличка которого совпадала с его довоенной профессией – Мясник. Будучи засланным в сорок третьем в партизанский отряд, этот рослый, бычьей силы громила, проходивший там под кличкой Митька-Трибунал, утверждался в той же роли «исполнителя приговоров», карающего полицаев, предателей и местечковых «прислужников оккупантов», в которой активно использовался абвером.
Еще два дня спустя заслуженный орденоносный партизан Дмитрий Терпухов – он же в миру Митька-Трибунал, трудившийся теперь шофером мясокомбината, – заблокировал на дороге служебный автомобиль «консервщика», который сам был за рулем, удушил его и сжег вместе с машиной. «Что коммунисты – не люди, а мерзкое гадье, это я еще в тридцать седьмом, репрессивном, усвоил, – поспешил он того же дня доложить своей „патронессе“. – Возрадуйся же, Мария, – именно так именовали Фонюргину по паспорту, настоящее имя ее было известно только Савельевой, – одним гадом сегодня стало меньше». Так, в одночасье, Грешница стала и безутешной вдовой, и владелицей большого частного дома «с полной чашей», и солидного счета в Сбербанке…
– Не робей, Грешница, – отмахнулась от своих праведных воспоминаний баронесса фон Юрген. – Настоящая авантюра еще только начинается, поэтому-то впереди у нас много захватывающих дней и событий.
* * *
Должность коменданта двух общежитий местного комбината железобетонных изделий Марту фон Юрген устраивала как нельзя лучше. Заполучив в свое распоряжение два больших пятиэтажных здания, в которых какое-то количество комнат обычно пустовало и в которых всегда обитало не менее двух десятков всевозможного командированного люда, она теперь, не привлекая особого внимания, могла принимать здесь любых «диверсионных гонцов».
Однако же первым, кого баронесса поселила в одном из общежитий, стал срочно вызванный из Степногорска Митька-Трибунал, ее любовник и, во всех смыслах этого слова, телохранитель. Устроив этого живодера водителем небольшого грузовичка, обслуживавшего общежития и детсадик, диверсантка теперь без особых проблем могла добираться до основного тайника в предгорье, в котором хранилась рация, и, отстучав где-то в облюбованном месте радиограмму, прятать ее в тайнике запасном. Чтобы после следующего сеанса вернуть аппарат на облюбованное место. Но главное, что с помощью Грешницы и Марта, и Митька-Трибунал получили пропуск для проезда в закрытый город Севастополь.
– Я так поняла, что готовится какая-то крупная серьезная операция? – поинтересовалась Савельева у Марты фон Юрген в сентябре 1955 года, обратив внимание, что Митька-Трибунал зачастил в Севастополь.
