– Заходи.
Сашка зашел, сел на стул, положил одну руку на стол начальнику: получилась, вроде бы, раскованная поза:
– Владимир Николаевич, мне как донору отгул положен.
Бобровский и не думал возражать:
– Когда?
Ответ не заставил себя долго ждать:
– Завтра и частично послезавтра. Часов до 11 утра.
Вот тут Бобровский поднял бровь:
– Ишь ты. Хорошо, что не вечера. Это ты как высчитал? По литражу? Или по Гринвичу?
Сосновский хмыкнул. Бобровский посмотрел проницательно:
– Если я правильно понял, Наталья Сергеевна завтра тоже выходная.
Саша замялся:
– Ну, да…
Его шеф откинулся на стуле:
– Это что – минус две производственные единицы? Кем мне руководить?
Сосновский сделал большие глаза:
– Так у вас же прибавление в коллективе. Кира Алексеевна. Тихий ангел… Кругом порхала, всем помогала. Волонтер и доброволец на любую работу. А пирожки у нее, а котлеты! Рыбу в кляре приносила… Это – что-то. Повод задуматься о смысле холостой жизни. А если серьезно, операций на завтра нет, я сверялся. Если только «экстра»…
* * *
Как-то незаметно и утомительно (работа в отделении действительно была не курорт) прошло две недели…
И вот однажды, с кислой миной пережевывая котлету, Даша нехотя сделала матери комплимент:
– А ты, оказывается, хорошо готовишь.
Кира Алексеевна, отламывая по кусочку паровую котлету, вкладывала ее Даше в рот:
– Вообще-то, не лучший пример моей кулинарии. Ну, значит, съедобно?
Дашка, видно, решив, что «передала» маме приятного, тут же «потребовала сдачу»:
– Бабушка научила?
– Жизнь научила, – усмехнулась Кира. То, что и Дашу со временем чему-то жизнь научит, добавлять не стала.
Но Даша услышала все, что не было произнесено:
– Я тоже всему у жизни училась, мама. Бабушка, ты сама понимаешь, любила без меры… А вот воспитывала, как умела, по кодексу Молодого строителя коммунизма, который в общих чертах повторяет основные принципы христианства…
Кира выслушала дочь и, игнорируя ее иронию, напомнила:
– Если ты помнишь, меня тоже воспитывала наша бабушка. Это она мне – бабушка. А тебе – прабабушка.
Кира Алексеевна помолчала. А потом, разрезая помидор на четыре части, продолжила:
– Я рано маму потеряла. Бабушка для меня была всем. Любви и заботы в ней всегда было – на двоих. Ну да, правильно: меня любила и маму мою любила, вот она всю любовь собрала – и той, что осталась, отдала… Спасибо ей. А вот чего нам вечно не хватало – денег. У меня платье выпускное, знаешь, из чего было? Никогда не догадаешься: из парашютного шелка. Да, сосед отдал списанный парашют, бабушке сказал: ты из него торбочек нашей и продай на Комаровке – улетят, как пирожки! А бабушка присмотрелась: да это ж чисто муслин, как до войны… Говорит: я его вышью гладью – букетиками из фиалок: по подолу и по вырезу. Вот я и была на выпускном лучше всех… А туфли мамины, свадебные надела… Да… Только директор школы понял, из чего платье. Специально меня пригласил на танец, говорит: «Кто это у тебя в «войсках дяди Васи» служил?» Что-то я много говорю…
Даша пожала плечами:
– Ну, за мои восемнадцать мы так мало с тобой разговаривали, мама… Можно и поговорить, раз появилось время. Если хочешь, конечно…
Кира Алексеевна улыбнулась дочери нежно и виновато:
– Конечно… Только работать надо. Ординаторскую помыть, еще пару кабинетов… Пойду, Даша. Пока!
* * *
Кира Алексеевна выжимала нано-швабру, аккуратными, почти танцующими движениями мыла пол в кабинете Бобровского. У нее была такая прямая спина, что больше всего она похожа была на уволенную по выслуге лет приму-балерину, вынужденную зарабатывать на жизнь мытьем полов. Однако эта аристократическая манера не мешала ей работать споро и умело…
Бобровский, стоя у окна, внимательно смотрел за ее движениями. Наконец, не выдержал и сказал:
– Кира Алексеевна, а вы чем, кроме мытья полов в нашем отделении, по жизни занимаетесь? Если не секрет, конечно?
Кира была рада прерваться на секунду. Но красивый завотделением Владимир Николаевич Бобровский очень уж ее смущал. Во-первых, у него была нескромная манера смотреть прямо в глаза: не всем это нравится, Кира, например, терялась. Во-вторых, это был первый мужчина-гинеколог, которого она встречала в своей жизни. Ей казалось, он видит ее насквозь.
– Знаете, всем понемножку… – ответила она уклончиво. – Так получилось, что специальность, которую я получила, мне в жизни не пригодилась. А то, чем я сейчас занимаюсь, вообще не требует специального образования.
Бобровский не совсем понял, что она имеет в виду – мытье полов, что ли?…
– По-моему, только на рынке торговать можно без специального образования. Но все равно – при найме предпочтение отдают лицам с высшим… – грустно пошутил Бобровский.
Кира Алексеевна согласилась, но с некоторой заминкой:
– Ну да, и на рынке… Рынок – это, вообще, непростое дело. Как-нибудь объясню подробнее, если вас это интересует. А сейчас в ординаторскую пойду. Хочу все поскорее закончить – и к Даше.
– Да, да… К Даше… – вспомнил Бобровский бедную девочку, лежащую пластом. Сколько ей еще придется вылеживать своего ребенка? Весь срок? Половину? Или все окончится… ничем? – Вы – замечательная мать, Кира Алексеев на. Замечательная.
Кира не приняла комплимент, даже немного обиделась – по каким-то внутренним соображениям.
– Не такая, как мне хотелось бы. Не такая, как нужно, – сказала она просто и вышла от Бобровского. Тот все еще стоял у окна в раздумьях, когда Кира Алексеевна вдруг вернулась.
А к Бобровскому тут же вернулась покинувшая было его всегдашняя самоуверенность красивого мужчины. Он спросил у Киры Алексеевны:
– Решили, что ординаторская может подождать?
Кира приняла его версию за рабочую:
– Ну, можно и так сказать. Я почему-то не хочу перед вами лукавить. Впрочем, ясно – почему. Потому, что от вас сейчас зависит здоровье моей дочери и жизнь моей… внучки. Я очень волнуюсь. Скажите мне правду, Владимир Николаевич, какие у Даши шансы выносить ребенка? И вообще?…
Бобровский нахмурился:
– Даша молодая, по-моему, очень разумная девушка. Будет соблюдать режим и назначения – ситуацию мы выправим. Вы, я уверен, поможете. Я думаю, все будет хорошо у вашей девочки. Кстати, а почему вы думаете, что у вас будет внучка? На этом сроке вряд ли можно с полной уверенностью утверждать… Специальные анализы вы не делали, насколько мне известно.
Кира Алексеевна печально покивала:
– Да уж поверьте, внучка.
* * *
В ординаторской Вера Михайловна разговаривала с Наташей, которая одновременно готовила дела на выписку.
Наташа ворчала:
– Вера, ты знаешь, что меня злит в нашей профессии больше всего?
– Знаю, – спокойно сказала Вера, – писанина.
– Да-а, – мурлыкающим рыком пантеры Багиры из старого советского мультика сказала Наташа. – Я люблю дежурства, я могу сутками не спать, я готова смириться, что мамочки, бывает, накатывают телегу за некорректно заданный вопрос или неверно понятый взгляд… Все – терпимо, переживаемо, все, как говорит наш дворник дядя Костя, «сегодня не замечу, завтра уберу». Но вот эта вся отчетность… Вот девушки на выписку… Пятеро. Вот поступившие. Мамочка Мальцева: рубцы на матке, повторное кесарево… Мамочка Воропаева – патологическая прибавка веса.
Вера, конечно, пожалела подругу, но еще больше – вышеозначенных мамочек…
– А у меня – Даша Романова, забота номер один, – поделилась она Наташе. – Редкая наследственная патология: в обозримом прошлом три женщины рожают детей с риском для жизни! Причем мать Киры Алексеевны во время второй беременности умерла: сначала плод умер, инфицировал мать и…
Наташа удивилась:
– Это Даша тебе сама рассказала?
Вера Михайловна помялась:
– Это мне, если честно, Прокофьевна рассказала. Как сказку страшную. Ну, ты знаешь Прокофьевну: проклятье, наговор, седьмое колено, как водится… Кира Алексеевна просто сказала, что есть в семье такая тяжелая наследственность. По-моему, очень здравомыслящая женщина.
Наташа добавила задумчиво:
– И очень красивая.
Вера посмотрела в потолок, вспомнила старающуюся казаться незаметной Киру… Созналась:
– А я как-то внимания не обратила.
Наташа посоветовала:
– А ты обрати.
* * *
Владимир Николаевич Бобровский вышел на лестничную клетку, чтобы спуститься этажом ниже, и услышал, как по телефону разговаривала женщина. Она была строга и требовательна, но, судя по всему, справедлива. В певучем женском голосе настолько ощутимо звучали металлические ноты, что Бобровский как-то исподволь подумал, что не хотел бы попасть в число ее недругов: им явно приходилось в этой жизни туго…
– Давид Аронович, вы сами меня учили не рисковать без необходимости. Вот я и не хочу. Единственная причина, по которой я могу принять их предложение – из области чистых эмоций: давний партнер, сегодня мы его поддержим, завтра – он нас. А израильская медтехника в рекомендациях не нуждается. Если выбирать между оргтехникой и медицинским оборудованием – я за медицину. Тем более, гинекологические новинки. Я любой тендер выиграю. А цены адекватны качеству. Готова обсуждать.
