Крышу мне снесло не до конца, и при большом желании я вполне могла взять себя в руки. Например, если бы кто-то пожелал нас отвлечь, или ситуация была бы совсем уж неподходящая, но дикая природа меня совсем не смущала (кстати, а куда у них комары все подевались? Ни одного не видела за время жизни в этих местах!). И я, наверное, первый раз в наших уже довольно долгих отношениях проявила инициативу. Нельзя сказать, что я была робкой или стеснительной; просто обычно мне на подобное не оставляли времени.
Осторожно отвлекая мужчину от созерцания, я запустила руку в вырез его рубашки, расстёгивая её (так и не поняла, на каком принципе работала эта застёжка; не то липучка, не то магниты, не то что-то совсем уж альтернативное). Потом, не встретив возражений и оттого осмелев, присоединила вторую руку к первой и, с удовольствием проводя ладонями по груди и плечам, спустила с них рубашку. И принялась неторопливо, вдумчиво покрывать поцелуями открывшиеся взгляду просторы, губами и языком пробуя солоноватый вкус, вбирая в себя такой потрясающий запах его кожи.
Не иначе, для разнообразия, мужчина решил в этот раз полностью передать инициативу в мои руки. И совершенно не возражал, когда я опустилась перед ним на колени, и недвусмысленно потянула вниз край штанов. А я… в конце концов, если я не решаюсь, и никогда не решусь высказать вслух всё, что я чувствую к этому человеку, почему нельзя просто сделать ему приятно?
И себе заодно. Потому что испытывать удовольствие — это, конечно, очень здорово; но дарить его любимому мужчине ничуть не менее приятное ощущение. А уж как приятно было слушать его прерывающееся дыхание! Наблюдать, как одна ладонь судорожно стискивает мою косу, а вторая — его собственное колено, и понимать, что всё это — проявление заботы; он явно боялся забыться и, не рассчитав силу, сжать меня гораздо сильнее, чем это могло выдержать моё здоровье.
Когда короткие судороги наслаждения перестали волнами пробегать по его телу, Ульвар осторожно потянул всё ещё сидящую на земле между его разведённых коленей меня за плечо вверх. Опять усадил к себе на ногу, обнял одной рукой, а второй обхватил моё лицо. Некоторое время очень пристально меня разглядывал с непонятным выражением в глазах. Настолько долго и внимательно, что я уже начала нервничать: а не сделала ли я со своими порывами чего-нибудь такого, что в этом мире кажется плохим, неправильным или означающим что-нибудь странное?
Но отчитывать меня не стали. Вместо этого, удовлетворившись результатами осмотра (знать бы ещё, какими), мужчина меня поцеловал — вдумчиво, глубоко, неторопливо.
В итоге в обратный путь мы тронулись далеко не сразу. Надеюсь, кроме птичек и коня свидетелей у наших игр на свежем воздухе не было.
Ехали в молчании, но не тяжёлом, а удивительно умиротворённом. Не знаю, о чём раздумывал Ульвар, явно машинально поглаживающий меня кончиками пальцев по груди и рёбрам (хорошо, я не боюсь щекотки). Я же была занята размышлением очень важным, касающимся собственного здоровья, и чем дольше думала, тем яснее понимала: надо поговорить с профессионалом. Потому что лично мне казалось очень подозрительной насыщенность собственной интимной жизни и тот факт, что у меня ни разу не возникло желания отказаться от физической близости. Как-то это странно: стоит сыну Тора до меня дотронуться, и я уже практически на всё готова. Не спорю, с ним действительно невероятно хорошо, но каждый день несколько месяцев подряд — это повод для беспокойства. Вряд ли это болезнь или какое-нибудь отклонение, — скорее, свойство его божественного происхождения, как и все прочие странности, — но для очистки совести лучше бы спросить. Хоть буду знать, с чего меня так накрыло.
А ещё я в очередной раз поминала незлым тихим словом ту женщину, которая выбрала для моего космического варвара такое неудобное имя. Спору нет, звучит грозно и торжественно: «ярл Ульвар». Но вот как это великолепие сократить до чего-то удобоваримого в быту, я совершенно не представляла. Ну, в детстве, положим, он ещё мог быть для неё «Улей». Но приложить это девчачье в моём представлении имя к нынешнему сыну Тора я бы и в страшном сне не смогла. Какая «Уля», о чём вообще может быть речь? На «Варю» он совершенно не тянул, на «Лёву» тоже. Разве что «Ур», но тоже как-то странно. Ур-мур-мур! Вот со мной всё просто: Оля, Лёля, и ещё десяток вариантов. К нему же ни одно ласковое обращение совершенно не липло, Ульвар — и всё; и хочется вытянуться по стойке «смирно». Придумают же имена!
В конюшне всё оказалось, для разнообразия, не по-старинке, с соломой и деревянными кормушками, а гораздо футуристичней, чем даже в доме. Несколько светлых стойл были отгорожены мерцающими завесами силовых полей или чего-то вроде. Странный тёмный пластик пола приятно пружинил под ногами (не удивлюсь, если все отходы жизнедеятельности убирались автоматически), в стойле имелась автоматизированная «кормушка», автоматизированная же система чистки. В общем, сплошные высокие технологии. На службе лошади, ага.
Я решила, что уж теперь-то (после душа) меня точно повезут к людям, совершат надо мной эту загадочную процедуру нанесения полезной татуировки, и я наконец смогу свободно читать книжки и самостоятельно находить ответы на свои дурацкие вопросы. Однако, реальность опять оказалась против. Стоило мне вслед за Ульваром пройти в дом, как до слуха донёсся совершенно незнакомый мужской голос. Низкий, грубый, раскатистый; он напоминал скорее ворчание грома, чем речь человека.
— Ну, наконец-то! Где ты шляешься столько времени? А-а, понимаю, — с неприятной ухмылкой протянул гость, разглядывая появившуюся из-за плеча сына Тора меня. Сразу захотелось нырнуть обратно, но я ограничилась тем, что схватилась за руку стоящего рядом мужчины. И едва удержалась, чтобы поднять на него совершенно обалделый взгляд: в ответ на моё прикосновение он легко ободряюще сжал мою ладонь и погладил пальцы. — Делом занимаешься, это правильно. Таким делом только дурак заняться откажется, — продолжал зубоскалить сидящий в кресле гость, которого я, несколько осмелевшая при поддержке своего викинга, разглядела уже подробнее, а не только ухмылку.
Это явно тоже был норманн. Правда, в сравнении с ним даже Ульвар, всегда казавшийся мне чересчур суровым и грубым, теперь виделся аристократически изящным. Гость был лохмат, бородат, морду имел совершенно уголовную, пересечённую жутковатого вида шрамами, похожими на следы от когтей. Он сидел, и в таком положении оценить его габариты было затруднительно; но мне показалось, что он даже больше сына Тора, что было совсем уж невероятно.
— Что ты здесь забыл? — недружелюбно поинтересовался Ульвар, подходя к дивану. Поскольку руку мою он так и не выпустил, пришлось торопливо семенить следом. Усевшись, мужчина потянул меня за собой и хозяйским жестом подгрёб под бок, вольготно откидываясь на спинку кресла.
