Надеюсь, уже через год ты увидишь, что мы с тобой создали кое-что подлинно художественное.
Моя спальня – это нечто вроде натюрморта из парижских романов, знаешь, тех, что в желтых, розовых и зеленых переплетах, хотя фактура, как мне кажется, и мужественнее, и проще.
В ней нет ни пуантилизма, ни штриховки – ничего, кроме плоских, гармоничных цветов.
Чем займусь после нее – не знаю: глаза все еще побаливают.
В такие минуты, после тяжелой работы, у меня всегда пусто в голове – тем более пусто, чем тяжелее была работа.
Дай я себе волю, я с удовольствием послал бы к черту и даже, как папаша Сезанн, пнул бы ногою то, что сделал. К чему, однако, пинать этюды ногами? Ей-богу, не лучше ли просто оставить их в покое, если в них нет ничего хорошего? Если же есть – тем лучше.
Словом, не будем размышлять о том, что такое хорошо и что такое плохо, – это всегда относительно.
Беда голландцев как раз в том и состоит, что мы любим называть одно безусловно хорошим, а другое безусловно плохим, хотя в жизни хорошее и плохое разграничены далеко не так четко.
Да, я прочел «Сезарину» Ришпена. В ней кое-что есть, например описание отступления, где так и чувствуешь усталость солдат. Не так ли мы сами бредем иногда по жизни, хоть мы и не солдаты?
Я распорядился провести газ в мастерскую и на кухню. Установка обошлась мне в 25 франков. Но ведь мы с Гогеном окупим ее за какие-нибудь две недели, если будем работать вечерами, верно? Однако я жду Гогена со дня на день, и поэтому мне совершенно необходимо еще по крайней мере 50 франков.
Я здоров, но непременно свалюсь, если не начну лучше питаться и на несколько дней не брошу писать. Я дошел почти до того же состояния, что безумный Гуго ван дер Гус в картине Эмиля Вотерса. И не будь моя природа двойственной – наполовину я монах, наполовину художник, – со мною уже давно и полностью произошло бы то, что случилось с вышеупомянутой личностью.
Не думаю, что это была бы мания преследования: когда я возбужден, меня поглощают скорее мысли о вечности и загробной жизни.
Но как бы то ни было, мне не следует слишком полагаться на свои нервы.
Вот очень приблизительный набросок моего нового полотна – ряд зеленых кипарисов иод розовым небом со светло-лимонным полумесяцем.
На переднем плане – пустырь: песок и несколько чертополохов. Двое влюбленных: бледно-голубой мужчина в желтой шляпе, женщина в розовом корсаже и черной юбке. Это четвертая картина из серии «Сад поэта», которая украшает комнату Гогена…
Я завершил как мог все, что начал, – мне страшно хочется показать ему что-то новое, не подпасть под его влияние (ибо я уверен, что какое-то влияние он на меня окажет) прежде, чем я сумею неоспоримо убедить его в моей оригинальности. Надеюсь, что моя декорация в ее теперешнем виде – достаточное тому доказательство.
20 октября 1888
Как тебе известно из моей телеграммы, Гоген прибыл сюда в добром здравии. По-моему, он чувствует себя гораздо лучше, чем я.
Он, понятное дело, очень доволен тем, что ты продал его картины. Я – не меньше: теперь хоть некоторые неизбежно предстоящие нам расходы по оборудованию мастерской не лягут на твои плечи. Гоген, несомненно, тебе сегодня же напишет.
Он очень, очень интересный человек, и я совершенно уверен, что мы с ним сделаем целую кучу всякой всячины. Он, видимо, немало создаст здесь; я, надеюсь, тоже.
И тогда бремя, которое ты несешь, станет немного легче, смею даже думать, много легче.
Я чувствую в себе потребность работать, работать до полного физического изнеможения и нравственного надлома – это ведь для меня единственный способ возместить наши расходы. Что же я могу поделать, если мои картины не продаются?…
Один момент мне казалось, что я заболею, но приезд Гогена развлек меня, и теперь я убежден, что все пройдет. Нужно будет только некоторое время не питаться как попало – вот и все. И тогда ты вскоре получишь мои работы. Гоген привез с собой великолепное полотно, которое выменял у Бернара, – бретонки на лугу: зелено-белое, зелено-черное с ноткой красного и матовые тона тел. Словом, всем нам нужно одно – побольше бодрости. Верю, наступит день, когда начнут продаваться и мои вещи, но я так отстал по сравнению с тобой – я лишь трачу и ничего не зарабатываю. Сознавать это иногда очень грустно. Кончаю, потому что тороплюсь: иду работать над новым полотном в 30*. Гоген тоже тебе сегодня напишет, я приложу его письмо к своему. Не могу, естественно, заранее угадать, что он скажет о здешних краях и нашей жизни, но продажей своих картин, которую ты ему устроил, он, во всяком случае, очень доволен.
22 октября 1888
Я уже писал тебе, что покамест не собираюсь болеть; но это со мной непременно случилось бы, если бы мне пришлось опять пойти на новые расходы. Дело в том, что я страшно тревожился, не перенапрягаешься ли ты. С одной стороны, я отдавал себе отчет в том, что теперь мне остается одно – довести до конца начатое, то, без чего Гоген не присоединился бы к нам; с другой стороны, ты знаешь по собственному опыту, что с устройством на новом месте и меблировкой всегда связано больше хлопот, чем предполагаешь. Теперь я наконец вздохнул – нам здорово повезло с продажей картин Гогена, которую ты устроил. Так или иначе, мы, то есть он, ты и я, можем малость перевести дух и спокойно обдумать, что делать дальше. Не бойся – я не так уж сильно беспокоюсь о деньгах. Гоген приехал, значит, на время цель достигнута. Объединившись с ним, мы вдвоем не истратим и того, во что жизнь здесь обходится мне одному. По мере того как будут продаваться его работы, Гоген сумеет даже откладывать, что, скажем, через год даст ему возможность перебраться на Мартинику и что было бы неосуществимо, если бы он не приехал сюда. Ты будешь получать одну картину в месяц от него и все мои. А я буду работать столько же, сколько и раньше, но с меньшей затратой сил и с меньшими расходами. Думается, что устроенная нами комбинация оправдает себя и в будущем. С домом все в порядке – он становится не только удобным жильем, но и подлинным домом художника. Итак, не бойся ни за меня, ни за себя…
Гоген – удивительный человек: он никогда не выходит из себя, работает напряженно, но спокойно и, несомненно, дождется здесь удобного случая, чтобы сразу и значительно шагнуть вперед.
В отдыхе он нуждается не меньше, чем я. Правда, с теми деньгами, которые он заработал, отдохнуть можно было и в Бретани, но при данных обстоятельствах он сумеет дождаться своего часа, не влезая при этом в неизбежные долги. Нам вдвоем нужно всего 250 фр. в месяц. Краски тоже обойдутся нам гораздо дешевле – мы ведь будем тереть их сами.
Следовательно, не беспокойся о нас, а лучше передохни сам – ты в этом очень нуждаешься…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
