– Не передумаешь? – спросила Мюр, держа руки в карманах.
Мы стояли на берегу, и нам никто не мешал своим присутствием. Я отрицательно покачал головой, ощущая сожаление от всего происходящего.
– Ты разочарована?
– Нет. Я успела тебя узнать, чтобы понять, как ты поступишь.
– Узнать за пару дней? – улыбнулся я.
– Иногда хватает и пяти минут, – отшутилась девушка. – Все предельно ясно. Ты сказал, это не твоя война.
Да. Не моя. Я не хотел влезать в новую. Война – тяжелый труд. А я не готов трудиться на ее благо ради призрачной революции в стране, которая не являлась моим домом. Кражовски знает, где прибор. Кражовски в руках тайной жандармерии. И скорее всего, Мерген получит эти знания, или же повстанец умрет, унеся их в могилу. А значит, Сайл, император и все искиры останутся с носом. Именно этого я и добивался, и, хоть ничего не сделал, результат меня устраивает. Противник проиграл, хотя даже не подозревает об этом. Задача, которую я себе поставил, выполнена. И я не желаю влезать в дела сопротивления. Потому что какими бы благими целями они ни прикрывались, все это закончится кровью, смертями, а меня рано или поздно вынудят использовать ингениум.
Ведь когда ситуация накаляется, все равно приходится исторгать из себя огонь. Чтобы выжить. А затем встретить тень, сидящую у тебя на носке ботинка.
После участия в проекте я дал себе слово увидеть ее во всей красе как можно позже. Именно поэтому до самого конца войны прикасался к ингениуму лишь раз. И из всего моего отряда знали о том, кто я такой, только Кроуфорд да Вороненок.
Надо сказать, что никто не стал настаивать на моем участии. И даже Вилли буркнул своей подопечной:
– Пусть проваливает на все четыре стороны.
Отчего-то я был рад, что девушка не обиделась моему отказу.
Пора было прощаться.
– Береги себя, Мюреол. Сейчас слишком смутное время, чтобы терять в нем хороших людей.
– В Риерте всегда смутное время, Итан. Во всяком случае, оно существует большую часть моей жизни. Но я изменю эту историю.
Она была человеком бесконечной веры в невозможное, и я невольно улыбнулся этому отчаянному желанию перековать мир.
Мюр внезапно обняла меня, отошла на шаг:
– Рада была знакомству, Итан Шелби. В Старой Академии мы отлично провели время.
Когда я уже был в лодке и Белфоер завел мотор, она спросила:
– Когда ты уезжаешь?
– Надеюсь, скоро. Решу дела, попрощаюсь с друзьями. Но если в течение недели захочешь выпить кофе и вспомнить былое, оставь для меня весточку в «Кувшинке». Это на севере Верхнего, между Бутылкой и крематорием.
Сам не знаю, почему я это сказал.
Девушка кивнула, и ее силуэт я видел на берегу все то время, пока лодка не вошла в Утонувшие кварталы.
Глава пятнадцатая
Коростель номер пять
За время моего отсутствия в заселенной людьми части города ситуация в других районах ничуть не изменилась. Рабочие западных заводов Стальной Хватки, к примеру, все же начали забастовку, а затем, как водится, возникли баррикады, сопротивление жандармам и прочие не милые моему сердцу беспорядки.
И все это происходило на фоне колоссального наводнения, полностью превратившего северные улицы города в каналы. Кое-где выручали установленные на железных опорах мостки, но это спасало лишь в единичных случаях, и лодки стали самой актуальной вещью в осеннем сезоне.
Неделю я провел в Риерте, собственно говоря, не делая ничего особенного и наблюдая со стороны, как все вокруг, точно тарелки по наклоненному столу, сползает вниз. Обстановка была мрачная, и даже правительственные газеты писали о бунтовщиках, скрытых врагах, которые спят и видят, как уничтожить устоявшийся порядок и погрузить город в хаос и тьму.
Газетчики редко смотрят в окно, предпочитая печатную машинку. Хаос и тьма вот-вот должны были постучаться к ним в двери.
Пора покидать город, но с этим, как я и предполагал, возникли трудности. Даже с новыми документами я бы не рискнул возвратиться в Метель, на станцию дирижаблей. Кто бы какие слова ни говорил, но шанс, что обо мне помнят в Министерстве вод, оставался довольно весомым. Поэтому никакой беспечности или надежды на «авось».
С кораблями тоже имелись проблемы (ну, кроме того что я их не жаловал) – Рукав Матрэ перекрыли военные суда, и на каждый выходящий с территории города борт высаживался десант с собаками. Проверяли всех от мала до велика, разыскивая заговорщиков, революционеров, лидеров профсоюзов, зачинщиков стачек, заводил, недовольных и тех, кому не повезло попасться под руку.
Мои бумаги, вероятнее всего, не вызовут подозрений, однако… были и другие способы оставить Риерту.
Вверх на лодке по озеру, до далеких гор, а там тайными тропами, к границе с Йевеном. Но нужны надежные люди, знающие маршруты в горах, и их не найти по объявлению в газете или на бирже труда.
У Мосса были подобные связи, и он обещал помочь. А пока мне приходилось ждать, посещать работающие до темноты (начало комендантского часа) пабы. Ну и общаться с моей лучшей подругой, с которой мы знакомы уже без малого шестнадцать лет.
Если подумать, какой срок она выводит меня из себя, желая показаться на глаза, так страшно становится.
Сейчас она сидела у меня в кармане, высовываясь из него, стоило лишь отвести взгляд. Эта игра нам не надоедала годами, стабильно повторяясь время от времени. И мне и ей было понятно, кто в итоге победит. Но я делал все от себя зависящее, чтобы этот «итог» наступил как можно позже. Лет семьдесят – восемьдесят жизни меня вполне устроят. А там уж гори оно все адским огнем.
Я устроился на высоком, чуть покачивающемся стуле в «Сиятельном» – одном из множества баров Садов Маджоре, этого развеселого, ярко раскрашенного огнями района художников, театралов, музыкантов, поэтов, журналистов и другой творческой элиты. Люди здесь всегда приветливы, даже к чужакам, и их никогда не смущают новые лица. И если они их и запоминают, то лишь для своих картин, рассказов и сюит.
Я никому не мешал и мучил «Монаха»[101], раз уж в таких заведениях не принято наливать виски, а в моде всяческие коктейли, вермуты, абсенты да подозрительные настойки, о которых Уолли обязательно сказал бы, что это первый шаг если не к безумию, то к слепоте.
Собственно, я не только убивал время и прятался на виду у всех, но и ждал ответа.
Когда за мой круглый столик без спросу подсел человек со стопкой водки, я был к этому готов. Он ничем не отличался от остальной публики. То ли художник, то ли поэт, то ли студент. А быть может, и все сразу. Внешность у него была соответствующей – чуть бедности, чуть безумия, капля наглости и маленькая толика того, что он знает себе цену, пускай ее и не могут разглядеть окружающие.
