— Сумасшедшему место в дурдоме... — подал голос из кресла задремавший было Башарин. И, надо сказать, весьма кстати.
— А если бы ты завтра проснулся где-нибудь в Африке, в племени мумба-юмба? Тебя ведь там бы тоже приняли за сумасшедшего! — развернулся к Башарину Вася. — Ты, скажем, берешь банан и жрешь, а у них не принято, чтобы посторонние видели, как ты питаешься.
— Ну, это ты уж загнул! — Башарин даже проснулся от возмущения, а я посмотрел на Васю с некоторым уважением.
— Ничего не загнул, в каком-то журнале читал, — сказал Вася.
Вовсе это было не из журнала, а какой-то латиноамериканский писатель придумал, то ли Маркес, то ли Борхес, но мучительно вспоминать, что за писатель такой, я не стал — Васька сейчас был интереснее всякой литературы.
— Если ты видишь, что ребенок тонет, ты же бросишься на помощь? — наступал он на Валентина. — Ну так этот нереал — все равно что ребенок! Попал в мир взрослых людей, ничего не понимает, делает одну глупость за другой!
Башарин посмотрел на следователя Горчакова, как на малое дитя, проповедующее реальность Дед-Мороза, устроился в кресле поудобнее и накрылся с головой старым спальником, всем видом показывая, ну вас, ругайтесь хоть до утра...
Долго бы мы еще спорили о странном Васькином желании непременно взять нереала на руки и унести его от плохих дядек, но странная мысль проклюнулась среди извилин.
Иногда мои извилины мне самому напоминают огородные грядки — не пряменькие, как положено, а взаимоперепутанные. Я бросаю в них семечки, иногда — сам того не ведая, семечки прорастают, откуда ни возьмись — торчит этакий баобаб, не давая места более полезным растениям, и выкорчевывать его я тоже не могу — кто его знает, а вдруг на нем что-то ценное созреет!
Мысль эта была такая: что-то этой ночью прозвучало очень даже знакомое, как будто несколько дней назад подвернулся кусок веревочки, а сейчас вот — второй кусок, так что если их связать...
И в придачу это была очень смешная мысль.
— Васька! А ты сам — откуда взялся?.. — в совершенно театральном ужасе спросил я.
— Я? — Вася посмотрел на меня так, как все последние дни, взглядом санитара, которому давно осточертели закидоны палаты номер шесть до такой степени, что он сдвинется с места только при явной попытке самоубийства.
— Ты, ты! — мой ужас непостижимым образом, вопреки всем нотациям Станиславского, переплавился в восторг. — Ты ведь тоже — человек, каких не бывает! Тебя кто-то придумал! Ты — нереал!
— Я — нереал? Очень хорошо, — Вася демонстративно посмотрел на часы. Имелось в виду, что если человек в это время суток даже не уложил башку на подушку, то все равно фактически спит и грезит. — Я — серьезно! — серьезно, впрочем, не получилось, рот разъезжался. — Не ори. И без тебя тошно.
— Вася! У тебя хоть один выговор есть? Он повернулся ко мне и посмотрел то ли с недовольным удивлением, то ли с удивленным недовольством, тьфу, меня чуть было не занесло.
— А почему у меня должны быть выговора?
— Они у тебя ДОЛЖНЫ быть! У всех же у ваших есть!
— Ну, ладно, возьми бумагу, напиши мне выговор. Самое подходящее занятие в четвертом часу утра, подумал я, и достойное завершение бурной ночи. Но ведь не спится же!
— Вася! У кого из твоих сослуживцев вот так же, как у тебя, за много лет нет ни одного выговора? Только честно!
Вот это на него подействовало! Вася возвел очи к потолку, стал припоминать — и, конечно же, такого человека среди своих ровесников в недрах угрозыска не нашел.
— Ну, если человек грамотно работает, все делает правильно — за что же ему выговор? — спросил Вася, но он уже думал мысль, которую я вложил в его чересчур безупречную голову.
— Вася!!! Того, кто в вашей системе работает ПРАВИЛЬНО, какое-то время спустя находят в заброшенном сарае. Он там с весны лежит и ждет, чтобы пришли и собрали его в полиэтиленовый пакет.
— Значит, на том основании, что я жив?..
— Не только! — тут уж я заорал. — Кто-нибудь контролирует твою работу? Нет, ты скажи — начальство мешает тебе действовать на свой страх и риск? Кто-нибудь спросил тебя — почему ты привлек к расследованию совершенно постороннего человека?
Я показал на себя большим пальцем. Он смотрел на меня, сдвинув светлые брови, как смотрел бы на привокзального жулика, позволяя ему десять минут заливать про свою невинность, чтобы потом срезать несомненными фактами.
— Кто-нибудь запретил тебе использовать меня в таком серьезном деле? Да ты же не мент — ты частный сыщик, который получает зарплату от государства! Про тебя образцово-показательное кино снимать надо! — кажется, меня опять понесло, но остановиться я не мог бы под дулом пистолета. — Ты, честный, умный, активный, неподкупный, любимец начальства, что еще?.. В порочащих связях не замечен!
Тут до меня дошла еще одна истина.
— Васька... А ведь ты вообще ни в каких связях не замечен!
— Ты имеешь в виду — с женщинами? — догадался он.
Я кивнул. Раз шесть по меньшей мере. И с разинутым ртом — вот ведь дурная привычка...
Он отвернулся и стал смотреть в окно.
Честное слово, не знаю, о чем он думал.
— Ни фига себе! — возможно, мысленно произнес он, но почему-то получилось вслух. — За этой работой вообще всю физиологию забудешь. Ведь сколько раз уж говорил себе — нужно наконец познакомиться с толковой девицей и жениться!
Тема для нас обоих была болезненная.
Но я про себя все знал — я уже понял, почему мне нужна именно Маргарита, почему тридцатилетняя, подходящая по возрасту и социальному положению дама мне совершенно ни к чему... Я допускал, что и у Васьки есть одна, но пламенная страсть. Но с той же степенью вероятности он мог просто забыть, сколько времени пролетело с его последнего интимного контакта. Возможно, он сейчас в глубине души загибал пальцы, считая месяцы... судя по продолжительности молчания, счет уже пошел на годы...
Вот такая же хмуро-озадаченная и почти непреклонная рожа у него была...
Стоп!
— Вася... — Я сделал глубокий вдох. — Нужно срочно позвонить Астралону и спросить у него, что такое канал!
Вот теперь два конца веревочки, вынырнув из моих извилин, завязались в узелок!
— Канал — это наш общий геморрой, — немедленно отвечал Вася. Имелось в виду, что со дна городского канала постоянно поднимают всякую дрянь, заниматься которой приходится угрозыску. Трупы бомжей — это еще полбеды, был случай, когда в этом болоте плавала спортивная сумка, а в ней — аккуратные пакетики с белым порошком совершенно запредельной стоимости...
— Да нет же! Помнишь, Таир говорил, что не хочет перерубать канал?!. — тут меня прошиб пот, прямо-таки выстрелил на лице. — А сегодня — дед-вонючка! Помнишь, орал — не рвется да не рвется!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
