— И это вы говорите! Вы, которая виновата…
Карола пожала плечами, отошла к окну и уставилась на улицу.
— Мы все виноваты. Ведь никто не заставлял вас тогда так скомпрометировать отца перед коллективом. Давид и я скорее должны были сами завести этот разговор с вашим отцом и решить все проблемы в узком кругу. Тогда бы мы избежали многих трудностей.
Карола порывисто обернулась к ней, однако тут же взяла себя в руки и спокойно заметила:
— Желание избежать трудностей любой ценой — отличительная черта моего мужа. Вы еще не заметили этого?
— И все-таки… Когда я смогу посетить вашего отца?
— Никогда. Он парализован, можете вы это понять? — Теперь сдержанность окончательно изменила ей. — Его состояние существенно не изменится, даже если он выживет. И поэтому я буду заботиться о том, чтобы ему больше не приходилось выносить ваше присутствие.
Марлена с ужасом смотрела на Каролу. Парализован навсегда? Георг?
— Почему вы сделали это? — в полном отчаянии спросила она. — Почему унизили его перед всеми? Ведь это ваш отец…
Карола снова отвернулась к окну. Она молчала.
Было не так уж сложно проникнуть вечером в палату, где лежал Георг. Она узнала от Морица, что Георг был переведен из реанимационного отделения в одноместную палату. Она нашла его палату и подождала, пока окончится вечерний обход и сменятся сестры. Ночная сестра сидела в кабинете и просматривала истории болезней. Марлена прошла мимо открытой двери, указала сестре на палату Георга и улыбнулась, рассчитывая на то, что ее примут за родственницу. Потом осторожно приоткрыла дверь и вошла. В палате горела только настенная лампа. Георг лежал на высокой кровати с закрытыми глазами. Его правое веко было вывернуто наружу, из правого угла рта стекала струйка слюны. Марлена взяла со столика салфетку и промокнула его рот. Он открыл глаза, но смотрел на нее без всякого выражения.
Марлена прижала его ладонь к своему лицу.
— О, Георг! — прошептала она. Слезы застилали ей глаза. — Ты слышишь меня?
Он все еще смотрел на нее. Она взяла его вторую руку и сжала ее. Потом села на постель рядом с ним и начала говорить. Понимал ли он ее? Его глаза были неподвижны, однако ни на секунду не отрывались от ее лица.
— Ты должен верить мне, Георг. Я еще в Берлине поняла, насколько сильно люблю тебя. Не потому, что так хотела получить эту должность, нет! Потому что ты сильный, умный, потому что подходишь мне, как никакой другой мужчина. Моя вина была в том, что я ни тебе, ни Давиду не говорила всей правды. А теперь ничего уже нельзя вернуть назад, ничего нельзя поправить. — Она еще сильнее сжала его руки. Если бы она могла заглянуть ему в душу! Если б могла помочь! И вдруг она ощутила, как левая рука Георга едва заметно отвечает на ее пожатие. Это было даже не пожатие, а легкое, чуть уловимое движение. Он закрыл глаза, его лицо расслабилось, и теперь он лежал совершенно спокойно. Марлена нагнулась к нему и прижалась лицом к его щеке. Его грудь вздымалась и опускалась, и словно теплая волна передалась ей, захлестнула ее тело. Никогда еще объятие не казалось ей таким тесным, таким счастливым. Да. Она по-настоящему любит его. И он снова будет здоров, что бы там ни говорили врачи.
На следующее утро она рассказала Морицу о своем посещении больницы и о своей уверенности, что Георг понял все, что она ему сказала. Мориц сидел напротив, улыбался и радовался за нее и вместе с ней. В это время зазвонил телефон. Доктор Бенда сообщил ей, что Георг Винтерборн скончался на рассвете. И что он, Бенда, уполномочен наследницей фирмы передать ей приказ об ее увольнении и обсудить все аспекты ее ухода.
5
Она помнила, как ледяной холод охватил ее при словах Бенды. Георг умер. Ледяной холод. Она сидела будто под стеклянным колпаком и без всякого выражения смотрела на Морица. В глазах потемнело. Резкая боль пронзила сердце. Георг мертв. Такой живой в ее мыслях и воспоминаниях — он мертв. Никогда больше она его не увидит. Никогда не будет его любить. А он никогда ни в чем уже не поможет ей.
Марлена ушла с работы и поехала домой. Сварила себе кофе и обхватила чашку ледяными пальцами, пытаясь согреть их. Ледяной холод. Она вошла в гостиную. Вот кресло… в нем он больше всего любил сидеть. Там, на полке, — книги. Одну из них он так и не дочитал до конца. Ножницы на столе… Он вырезал интересные статьи из газет и собирал их в специальную папку.
Закрывая глаза, она видела его перед собой. Пока еще очень ясно. Но воспоминания со временем стираются в памяти. Теперь она знала это.
Марлена легла на кровать. Сердце глухо билось. Ее холодное сердце. Это стыд и вина делали его холодным. Ледяной холод.
Марлена снова встала и достала бутылку вина. Открыв, стала пить прямо из бутылки. Вино стекало по подбородку. Она вышла на балкон. Машины внизу, на тротуаре, казались игрушечными. Деревья стояли голые, их ветви извивались, как черные пальцы. Георг больше никогда не увидит деревьев. И почек весной. На его глазах будет лежать тяжелая земля.
Приходил Мориц. Иоганна. «Пусть тебя утешит, что ты еще успела поговорить с ним», — говорил Мориц.
«Жизнь идет дальше», — сказала Иоганна.
Она не пошла на похороны. Вечером встретилась с Давидом. Он показался ей таким же маленьким, как игрушечные автомобильчики под окном.
Как теперь было все неважно, вся их связь. Детские игры. Мужчина, женщина, луна между ветками. А теперь надо просто выжить.
Давид положил голову ей на колени. Он любил Георга. Любил свою жену. Он нуждался в Марлене. Георг мертв. Жены нет. Марлена… Вина объединяет.
Она не хотела его, этого ребенка, положившего ей голову на колени. Она не хотела быть для него единственным, что осталось. У нее самой ничего больше не было. Но разве оттолкнешь ребенка?..
Письмо из издательства. Заказное. Увольнение. Увольнение? Давид пожал плечами. Сердце Марлены похолодело еще больше. Этот ужасный холод. Надо выжить. Игры закончились.
Она основательно подготовилась к разговору с Каролой, мысленно повторила все, что хотела ей сказать. Она решила быть откровенной. И решила в любом случае защищать Давида.
Но все произошло иначе. Когда она зашла в кабинет Каролы, та сидела за письменным столом и ни малейшим движением не реагировала на появление Марлены.
В Марлене закипала злость. Карола ведь тоже была во многом виновата. Но Марлена заставила себя не думать об этом. Она нашла в себе силы сказать Кароле, как искренне восхищалась ее отцом, как ценила его все эти годы. Он был для нее понимающим, верным другом, мудрым любящим отцом, мужчиной, который ее желал. Марлена никогда не использовала его — сознательно во всяком случае. Но ей льстила его симпатия, и она обошлась с ней непозволительно легкомысленно. О Давиде она не хотела говорить, лишь попыталась объяснить, что они оба нуждались друг в друге. Что Давид был разочарован и одинок, а она — слишком романтична. И что оба они никогда не простят себе, что так поступили с Георгом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
