— За плату? То есть это наёмники?
— Ну да. Ад — это коммерческое предприятие. Пасть берёт плату за услуги демонов, а те сражаются на той стороне, которая даст больше. Плата принимается тем, что наиболее ценят все живые существа…
— И что же это? — Президент покосился на своих помощников.
— Кажется, я поняла, — осторожно сказала Моррисон. — Но разве этим можно расплатиться? Или всё-таки можно? В таком случае на что рассчитывал Ли Ли-сянь?
— Я ничего не понимаю, — недовольно сказал Президент.
— Имеется в виду жизнь, — пояснил доктор Юй. — Точнее, жизненная энергия существ. Мы, китайцы, называем её «ци», вы, европейцы — «душой». Это единственная валюта, которая имеет хождение в Галактике. Но существуют галактические законы, и они мало отличаются от земных. Например, убийство, в том числе и с целью получения жизненной энергии, карается смертью. Даже убийство врага на войне не может быть использовано для получения жизненной энергии: жизнь убитых принадлежит той стороне, на которой они воевали. Единственный легальный способ получения этой энергии — оформление договора согласно законам, принятым в галактическом сообществе. При этом правитель, например, в некоторых случаях имеет право расплатиться жизнью подданных. Этим и воспользовалась та раса, что создала демонов. С Пастью можно подписать контракт. Минимальной ставкой является жизнь самого мага — это случай так называемой «продажи души». Но, конечно, лучше расплачиваться чужими жизнями, чем своей. И чем их больше, тем на больший объём услуг можно рассчитывать. Правда, демоны мало что умеют, разве что воевать. Но на эту работу всегда есть спрос.
— А что, галактические законы действую на Земле? — недовольно спросил Викли.
— Разумеется, — улыбнулся доктор Юй. — Земля — часть Галактики, и на неё распространяется галактическое право. Незнание законов не освобождает от их выполнения. Разумеется, мелкие разборки между населяющими планету дикарями мало беспокоят высоких господ, правящих в Галактике. К тому же мы пока не способны серьёзно нарушить эти законы: в основном, они касаются того, чего мы пока не умеем делать. Например, присваивать чужую жизнь. Но как только люди станут сильнее, им придётся столкнуться с галактическим правом…
— Но всё-таки, почему Ли Ли-сянь пошёл на это? Всё-таки он был диссидентом, и разделял наши идеалы, — недоумённо спросил Президент. — Да, он был несимпатичным парнем, но на китайского националиста он был совсем не похож.
— В том-то всё и дело, — вздохнул Юй. — Он искренне верил в преимущества американского строя и образа жизни. Он считал вас непобедимыми. А поэтому думал, что единственным способом восстановления могущества Китая является сделка с демонами. Жизнь двухсот миллионов китайцев показалась ему приемлемой ценой за разрушение Америки. Какая глупость, — сокрушённо добавил он. — Вообще, сделки с демонами никогда не приносили пользы. Пасть всегда требовала слишком много жизней. Что пользы в гибели твоего врага, если ты истощаешь собственный народ? В Карфагене это поняли слишком поздно, — добавил он.
— В Карфагене? Кажется, Оех что-то говорил об этрусских жрецах…
— Которые закрыли Пасть какой-то своей магией? Да, вы мне это рассказывали. Очень забавно. На самом деле карфагеняне отказались проводить последнее, самое грандиозное, жертвоприношение, которого потребовали демоны за уничтожение Рима. Они решили, что обойдутся своими силами, и расторгли контракт. За что и поплатились: демоны не прощают обмана. Хорошо, что мы успели вовремя остановить Ли Ли-сяня.
— Я не понимаю только одного: что ему было нужно от нас? — подала голос Моррисон. — Почему бы им просто не напасть на Америку? Если они столь могущественны, как вы говорите, это было в их силах.
— Мне не хотелось бы касаться этого вопроса, — замялся доктор Юй, — но если вы настаиваете… Демон приходил, чтобы прощупать почву для соглашения. Он ведь предлагал вам затянуть войну?
— Да, — подтвердил Президент. — Он говорил, что…
— Неважно, что он говорил. Видите ли, если бы военные действия пошли слишком интенсивно, Америка была бы разгромлена года за два. Тогда всё, на что могла бы рассчитывать Пасть — это на те двести миллионов жизней, которые пообещал ей Ли Ли-сянь. И то не было бы уверенности, что он сможет заплатить. Мао, например, так и не расплатился за победу над японцами, в отличие от Сталина… но это всё в прошлом. Так или иначе, почему бы им не договориться с вами?
— Никогда, — твёрдо сказал Президент.
— Вот именно, — обрадовался доктор Юй, — вы лично никогда на это не пошли бы. Вы слишком прямой человек, — здесь он слегка поклонился. — Значит, войну надо было дотянуть до следующих выборов. На которых к власти придёт тот, кто ради победы готов на всё. Война выносит на поверхность политиков определённого типа… И тут уж демоны стали бы диктовать условия. Я даже не представляю себе, сколько жизней американцев они захотели бы получить… Много, очень много жизней. Но всё это в прошлом. Пасть закрыта. Вы получите тело Ли Ли-сяня завтра.
— Последний вопрос, доктор. Вы совершенно уверены, что он — последний, кто мог открыть Пасть? — забеспокоился Викли.
— Не последний, конечно. Но Пасть может открыть только правитель, имеющий право распоряжаться жизнью подданных. Вы поступили очень неразумно, когда выдали этому человеку диктаторские полномочия. Правда, ненадолго, до выборов. Вот он и не стал ждать.
— И мой последний вопрос, — заговорила Летиция. — Скажите честно, доктор… хотя я понимаю, что это бестактность с моей стороны, но всё же… Вы ему не сочувствуете?
— Кому? Ли Ли-сяню? — Юй неожиданно сморщился, как от кислого. — Он глупец. Он верил в мощь запада больше, чем в мудрость наших предков. Нет, нет, я ему не сочувствую.
— А в чём же состоит мудрость предков, доктор? Давайте начистоту: Китай побеждён и раздроблен, а мы правим миром. И мудрость ваших предков вам не очень-то помогла, да?
— Ну и что? Вы стремитесь к могуществу, а мы — к выживанию. Китай существовал ещё тогда, когда вас не было, и будет существовать, когда вас не будет. Многие обладали миром, но немногие сумели удержать то, чем обладали. Почему вы думаете, что с вами будет иначе? Да, сейчас вы сильны и едины, а Китай — слаб и раздроблен. Но мы, китайцы, останемся добрыми соседями, наши разногласия незначительны. Мы один народ, мы это хорошо помним. Зато нас больше никто не боится и никто не желает нам зла. Когда-нибудь раздробление кончится, и мы воссоединимся. Ни к чему торопить события, которые ещё не созрели.
— А что вы думаете о нас? На самом деле? — не отставала Моррисон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
