Мэриан по-прежнему говорила, что хочет опубликовать рассказы Croeso i Gymru и «Уроки урду», но в какой-то момент вдруг решила, что они «не готовы». Ее эмоциональная неустойчивость пугала его. Джейн отругала его за то, что он вновь сблизился с Мэриан, и ей вторили Полин Мелвилл и Самин. О чем он думает? Ответ заключался в том, что он не думал в полном смысле слова. Так вышло, вот и все.
Королевская прокуратура обратила внимание на недавние кровожадные заявления Калима Сиддики, и юрист Джефф Робертсон сказал, что она, вполне вероятно, предъявит Сиддики обвинение. Однако она этого не сделала, ссылаясь на «отсутствие достаточных свидетельств». Видеозаписи выступления Сиддики, в котором он призывал убить человека, прокуратуре, выходит, было мало.
В Северном Лондоне по адресу Хермитидж-лейн, 15, сдавался дом, который понравился полиции тем, что при нем имелся «внутренний гараж», благодаря чему незаметно приезжать и уезжать было бы сравнительно легко. В челсийскую квартиру к нему пришли Джон Хаули и мистер Гринап. Они были крайне огорчены «ошибками», допущенными в Литтл-Бардфилде, и заверили его: впредь такого не будет, и впредь не будет Дева Стоунхауза. Возможно, из-за этого огорчения они пошли на некоторые уступки. Они признавали, что он потерял из-за дома священника крупную сумму и теперь ему придется серьезно потратиться на новое жилье. Они были согласны, чтобы он использовал дом священника «время от времени», пока не истек срок аренды. Они готовы были позволить ему несколько чаще выезжать, чаще видеться с друзьями. И — вот это был настоящий прорыв — они согласились, чтобы к нему приезжал Зафар и оставался у него ночевать. Да, и, если ему действительно нужно, Мэриан тоже. Ведь она, так или иначе, по-прежнему его жена.
В начале декабря они с Биллом, его подругой полячкой Алисией, Зафаром и Мэриан поехали на уик-энд в Литтл-Бардфилд. Зафар, как и он, был чрезвычайно рад и взволнован. А вот Мэриан была в странном душевном состоянии. Несколькими днями раньше она, по существу, извинилась за ту свою «ложь», но теперь ее глаза опять блестели сумасшедшим блеском, и в полночь она бросила очередную свою бомбу. Она и Билл, сказала Мэриан, стали любовниками. Он позвал Билла поговорить наедине, и они пошли в маленькую телевизионную комнату священнического дома. Билл признался, что да, было один раз, но он тут же почувствовал себя идиотом и не знал, как облегчить душу. Они проговорили полтора часа, оба при этом понимали, что их дружба висит на волоске. Они сказали все, что надо было сказать, говорили то громко, то тихо, то гневно, то — под конец — со смехом. Кончили тем, что согласились закрыть тему и больше к ней не возвращаться. Он тоже чувствовал себя идиотом и знал, что снова надо что-то решать насчет своего брака. Он словно бросил было курить, а потом опять начал. Последнее, кстати, и правда с ним произошло. Пять лет держался, а теперь задымил. Он был зол на себя. С обеими вредными привычками надо было поскорее кончать.
Дом на Хермитидж-лейн, 15, был небольшим зданием, напоминавшим форт, на безликом углу двух улиц. Дом был уродливый и почти без мебели. Косима заставила владельцев предоставить самое основное: письменный стол, стул, два кресла, кухонное оборудование. Но все время, пока он там жил, дом выглядел необитаемым. В нем он, однако, сумел наконец вернуться в рабочую колею, и дело с «Гаруном и Морем Историй» сдвинулось с мертвой точки.
15 декабря 1989 года в Манчестере арестовали четверых иранцев по подозрению в подготовке террористического акта. Одного из них, Мехрдада Кокаби, обвинили в заговоре с целью поджога и подготовки взрывов в книжных магазинах. После этого стало еще труднее добиваться от Питера Майера даты выхода в свет дешевого издания «Шайтанских аятов». «Может быть, в середине будущего года», — сказал он Эндрю и Гиллону. И — что уже пахло катастрофой — издательство «Рэндом хаус» вдруг смалодушничало насчет его будущих книг. Альберто Витале, глава корпорации «Рэндом хаус», заявил, что они «недооценили опасность», и 8 декабря корпорация отказалась от сделки. Теперь у него не было ни «Шайтанских аятов» в мягкой обложке, ни издателя. Что, пора кончать с писательством? Ответ лежал у него на рабочем столе: «Гарун» требовал, чтобы над ним продолжили работу. И с ним ласково, обнадеживающе поговорил Билл. Он собирался организовать издательство «Гранта букс» при журнале «Гранта». «Давай мы это сделаем, — сказал Билл. — Увидишь: лучше мы, чем крупная корпорация».
Бранденбургские ворота распахнулись, и два Берлина стали едины. В Румынии пал режим Чаушеску. Он согласился написать для «Нью-Йорк таймс» рецензию на роман Пинчона «Вайнлэнд», которым тот прервал долгое молчание. Умер Сэмюэл Беккет. Он провел еще один уик-энд с Зафаром в старом доме священника, и любовь сына подняла его дух как ничто другое. Потом — Рождество, которое писатель Грэм Свифт пригласил его отпраздновать с ним и его женой Кэндис Родд в их доме в Южном Лондоне. Новый год он тоже встретил с друзьями — с Майклом Герром и его женой Валери, у них была неотразимо симпатичная привычка называть друг друга «Джим». Никаких «солнышек», «ласточек», «зайчиков» — сплошной «Джим» всю новогоднюю ночь, то густым басом и по-американски протяжно, то в бодром, щебечущем британском регистре. «Слышь, Джим!» — «Что, Джим?» — «С Новым годом, Джим». — «И тебя с Новым годом, Джим». — «Я люблю тебя, Джим». — «И я тебя, Джим». 1990 год пришел к нему, улыбаясь улыбками Джима и Джима.
Мэриан тоже там была. Да. И Мэриан.
IV. Хочешь быть любимым — попадешь в ловушку
Ему начали приходить письма из Дели от некоей Налини Мехты. У него не было знакомой женщины с таким именем, но она была убеждена, что знает его — не просто, а на телесном, порнографическом, библейском уровне. Она называла даты и места их свиданий, описывала номера отелей и виды из их окон. Она писала не только хорошим языком, но и умно, писала синей шариковой ручкой, выводившей тонкую линию, почерк — уверенный, выразительный. Фотографии, однако, были ужасны: неумелая съемка, плохое освещение, различные стадии наготы неизменно выглядели глуповато, ни на йоту не эротично, хотя женщина на них была безусловно красива. Он на письма не отвечал, даже чтобы отговорить ее от переписки: знал, что это было бы грубой ошибкой. Страстная настойчивость, с которой писавшая утверждала, что они любят друг друга, внушала ему страх за нее. В глазах многих индийцев душевная болезнь по-прежнему была позорным клеймом. Семьи, когда кто-то в них оказывался психически нездоров, старались это скрыть. Проблемы такого рода замалчивались, люди не получали должного лечения. То, что письма от Налини Мехты всё приходили — чем дальше, тем даже чаще, — показывало, что она не получает той помощи и той любви, в которых нуждается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
