Боже, как я боялся! Он найдет мое досье, и как я объясню тогда, что никого не выдал? А Нечаев?! Они же меня убьют…
Меня вызвал Кириллов.
– Вы поняли, чего мне стоило уберечь ваши документы от его ищеек?
– Я пытаюсь понять другое: во что вы оценили свой подвиг? – усмехнулся я.
Он задумался и назвал немалую сумму. Взял чек, вместо благодарности заметил в своем стиле:
– Хорошо, когда можно швырять такими деньгами! Кстати, завтра государь назначит Победоносцева обер-прокурором Святейшего Синода. Старик решил укрепить Церковь умнейшим казуистом и консерватором. И правильно – ведь устои шатаются. Кроме того, он верит, что хлопотливые церковные дела отвлекут Победоносцева от игр с Цесаревичем…
Но здесь Император ошибся. Это была не игра, а убеждения. И ледяной Победоносцев, к несчастью для России, мечтал воплотить их в жизнь.
Все это время Лорис-Меликов продолжал наносить удары по старому порядку.
Он перестал убеждать Наследника в необходимости своих действий, теперь он попросту не обращал на него внимания… Генерал занялся поисками влиятельных союзников внутри общества. Он созвал к себе всех редакторов больших газет и произнес льстивую речь о могуществе русской печати и о том, как он мечтает работать в союзе с этой властительницей дум. Всесильный диктатор просил о помощи – и у кого? У тех, кого при дворе называли «жалкими бумагомараками»… Впервые Власть советовалась с газетами, вместо того чтобы преследовать. Правда, в конце встречи Лорис со вздохом процитировал слова любимого всеми поэта: «Что нужно Лондону, то рано для Москвы…» И сказал, что в настоящее время в России, к его огромному сожалению, не может быть создано никакого подобия европейского парламента, нам это рано. Редакторы проглотили это – они его полюбили. Ведь Лорис сделал главное – «оказал уважение».
Наследник послал меня к генералу с яростным письмом – он требовал встречи.
Лорис приехал прежним – обходительнейшим, источал всяческое раболепие. Цесаревич потерялся… Лорис не дал ему начать. С нежной улыбочкой заговорил сам:
– Заметило ли Его Императорское Высочество, что тон беспощадной вчера либеральной печати изменился? Газеты стали сдержанны. Хотя я сказал им самое главное: никакой Конституции, никакого парламента! Ваше Императорское Высочество, пусть они замолчат, пусть не растравляют народ! А когда успокоим страну – свернем им шею…
Наследник, вздохнув, согласился.
Но уже вскоре Победоносцев с усмешкой сообщил Цесаревичу: Лорис затеял флирт с самой опасной частью общества – с молодежью. Он объявил на заседании комиссии план студенческой реформы. Все, что требовали студенты во время студенческих волнений, они получают – право создавать кассы взаимопомощи, литературные и научные кружки, читальни, участие в сходках и тому подобное. Впрочем, эти дары бунтующим студентам закончились грандиозным скандалом. Проводник все этих подачек бунтовщикам, новый министр просвещения Сабуров, явился в Петербургский университет и услышал в актовом зале страстную антиправительственную речь… Что делать, студентам нашим, как известно, без бунта скучно – привыкли. После чего сверху, с хоров, на голову Сабурова посыпались листовки. И в этот миг общей суматохи какой-то студент подскочил к бедному министру и отвесил ему пощечину – так сказать, от благодарных студентов!
Все это рассказал в Аничковом «нимфа Эгерия». И с яростным смехом добавил:
– Так и надо нашей жалкой слякотной власти. Неужели Ваше Императорское Высочество не видит, что граф – всего лишь хитрый глупец? Рецепт его достижений легкий: поднялись студенты – дадим им свободу и самоуправление, безумствует печать – освободим ее! Поверьте, дорого будут стоить эти фокусы России… Он выпускает силы, с которыми потом не справиться… О, горе наше!.. Наступает уже время, когда поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной будут противниками правительства. Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я. Жду себе больших от того испытаний. Но молчать не могу!
И опять в бешенстве звал Наследник Лориса. Тот приехал, как всегда, очень спокойный. И улыбаясь, объяснил Наследнику, что уже на следующий день студенты опомнились. Была устроена шумная сходка, где они выбирали гостей на университетский бал. И выбрали министра Сабурова и вашего покорного слугу… И как рефрен:
– Вы заметили, Ваше Императорское Высочество, покушения прекратились? Впервые затихло. – Он повторил: – Впервые!
Цесаревич это знал и беспомощно вздыхал…
Приехавшему Победоносцеву Наследник робко сообщил:
– Я говорил с ним… Студенты покаялись. Но главное – ведь затихли изверги!..
– Увидим, надолго ли… – сказал наставник и быстро уехал.
Эта сцена тоже прошла в моем присутствии. Я все больше становился «свой».
Однако умная Минни почувствовала опасность. Она уговорила Цесаревича поговорить с папа´, чтобы как-то обуздать Диктатора…
Домой Наследник вернулся обескураженный. Они с женой уединились в кабинете.
В это время приехал Победоносцев и торопливо прошел в кабинет. Я понял, что они его срочно вызвали.
На следующий день прибыла Дарья Тютчева. За чаем Минни сказала фрейлине:
– Всех надули, голубушка. Жалкий Лорис – никакой не Диктатор. Всего лишь слуга, исполняющий чужие решения… За всем, что у нас происходит, стоит сам Государь! Нас всех ведут в пропасть.
Меня теперь совсем не стеснялись…
Но быть кладезем тайн Власти очень опасно.
Вызвал Кириллов. Я сразу понял – он в курсе. Видимо, слуга, прислуживавший за столом, был его ушами. Кириллов попросил рассказать, что происходит в Аничковом. И я обстоятельно передал ему все, что слышал в эти дни. Кириллов должен был быть уверен: я на его стороне.
В это время последовал удар по Цесаревичу – умерла Императрица. Утром, когда я приехал в Аничков, дворец был пуст – все очень рано отбыли в Зимний. Я понял: случилось. И отправился к княгине Урусовой… В гостиной в черном, с заплаканным лицом сидела фрейлина Александрин Толстая, родственница нашего писателя.
Она рассказала:
– Посреди ночи ангел смерти тихо прилетел за нашей святой, пока весь дворец спал. Никто не был при ней в самый момент смерти. Ее неотлучная камер-фрау, войдя в спальню утром, нашла Императрицу умершей. Святая наша отправилась к Господу без агонии – как бы продолжая спать. Во сне перелетела к ангелам…
Уже вечером в Аничковом дворце начались лихорадочные консультации. Приехал Победоносцев – с торжественной печалью на лице… Но каково было мое изумление, когда прибыл министр двора Александр Адлерберг! Он прошел в кабинет. Это был друг Государя, причем с детских лет… И он тоже – с ними?
На этот раз меня отослали из дворца. Такова была секретность совещания! Но я успел увидеть главное. Когда я выходил, Кириллов и лже-Кириллов подъехали к Аничкову. Тайная полиция принимала участие…
Как я узнал потом от слуг, обсуждение затянулось до полуночи. И хотя меня там не было, мне нетрудно понять, о чем говорили: «Это может случиться в самое ближайшее время (это – брак с Долгорукой)! Надо что-то делать! Что-то предпринять, пока не поздно!»
Оставалось понять, что они решили предпринять.
Возможный брак царя с Долгорукой дамокловым мечом навис над Цесаревичем…
При дворе рассказывали, как, подбрасывая к потолку выблядка (так «нежно» называли в Аничковом сына Долгорукой), царь спросил шутливо:
– Ну что, Георгий Победоносец, хочешь быть царем?
Ребенок весело засмеялся.
– Хочешь! Уверен! Еще как хочешь! Только и мечтаешь – так?
Ребенок хохотал.
– Неужто на русский трон сядет царь с русской кровью?! Наконец-то! – засмеялся царь.
И Лорис, присутствовавший при этом, повторил, весело подмигивая:
– Наконец-то!
Шутливая речь Государя тотчас разлетелась по дворцу.
– Поверьте, новый брак случится, и скоро, – говорила Дарья Тютчева. – Лорис делает то, что хочет царь – каждый день уговаривает его жениться. И он женится. И уже потом ночная кукушка перекукует дневную… Эта девка заставит его подумать о другом Наследнике. И как развязать этот гордиев узел, уже не будет знать никто!..
В Аничковом совещались теперь каждый день за закрытыми дверями кабинета.
В Москве должны были состояться торжества по случаю открытия памятника Пушкину. Все ждали, что их отменят из-за траура. Но их не отменили. Государь явно не хотел, чтоб траур был слишком строгим.
На торжествах с пушкинской речью должен был выступать мой родственник. И я был уверен: она не упустит возможности оказаться рядом с ним. Приедет. Я все чаще мучительно желал… Нет, не её! Ночь с ней!
И поехал в Москву.
В тот день, пожалуй, вся русская литература присутствовала в зале, не приехал, кажется, один Толстой.
