саваны тела убитых. Пахнет в кузове прокисшей и свежей кровью, да мертвечиной. На солнце в жару трупы быстро разлагаются, бой уже двое суток идет, вот только закончился. Те что уже пахнут, это первые кого убили. С ними ты Лёха на дембель поедешь, не со мной. Прощай Алишер Очелдыев - Лёха! Пока помнят тебя живые и ты жив, а я тебя помню.
-Помоги, а? – просит, окликая меня знакомый военврач.
Я его у машины встретил, когда к своей роте уже возвращаться. Лешкин второй номер, мой спутник к своим раньше убежал, а я бреду еле переставляя ноги и загребая сапогами дорожную пыль. Наша рота с гор спустилась вниз. Только на господствующих вершинах выставлены дежурные посты, мало ли чего. Когда основная колонна уйдет, их снимут с позиции и посадят на БМД арьергарда.
-Чего надо? – без интереса спрашиваю врача. Мне все так безразлично и противно, что только одно выражение осталось: «мне все по хер». И к роте возвращаться не охота, ничего не охота, даже домой. Ушел бы куда подальше лег на землю и смотрел бы в синее небо. Ну как же меня всё заебало!
-Ребят из БМДэшки вытащить надо, - просительно говорит военврач, дернулось нервным тиком его худое, красное, плохо выбритое лицо и спиртным от него тянет. Клюкнул уже.
-А я-то тут причем? – равнодушно отказываюсь я, - пусть твой фельдшер лезет, или санинструктор с роты.
-Не могут они, - удерживает меня за рукав выцветшего и рваного х/б военврач, - пробовали, облевались и вылезли. Сгорели ребята в БМД, - тихонько добавляет он, и обещает, - я тебе медицинского коньяка налью и потом полную фляжку дам, я еще …
-Медицинский коньяк? – вяло спрашиваю, - это чего ещё? Спирт что ли?
-На попробуй, - сует мне флягу врач.
Отвинчиваю колпачок фляжки, мелким глотком пробую жидкость. Отчетливый привкус настоянного на спирту лекарства. Вкус незнакомый, резкий, но не противный. Огнем жжет пищевод.
-Препарат поддерживающий работу сердечной мышцы, - комментирует моё удивление военврач, - капли «Настойка Боярышника». Его хирурги настоящему коньку предпочитают, – едва заметно улыбаясь краешком тонких губ, откровенничает:
-Помнишь, в марте проверка с Генштаба была? Ну там еще генерал такой важный был? Он приказал все заявки по бригаде в полном объеме выполнить. Вот мы «Боярышник» пять тысяч единиц, емкостью сто миллилитров единица в заявку кроме всего прочего и включили. На армейских складах, после генеральского приказа и пикнуть никто не посмел, все выдали. Вот теперь разбавляем чуток и пьем медицинский коньячок потихоньку. Цени, все врачебные тайны тебе выдаю. Ну как согласен?
-Еще две фляги, - апатично начинаю торговаться я. Хоть Лёшку как приедем, помянем. Бойцов с его отделения обязательно позову. Я же знаю, они его уважали.
-Идет, - легко соглашается военврач, и отводя взгляд советует, - а эту флягу ты пока идем допей, а то хрен чего сделаешь.
Вдвоем шагаем мимо готовящегося к маршу четвертого батальона. Где-то на километр вытянулась по грунтовой дороге колонна. Отхлебываю из фляжки, и по ходу рассматриваю побитые машины возле которых суетится грязная усталая солдатня. Бортовая броня у БМДэшек вся в пробоинах. Паршивая броня, не сталь, а сплав какой-то. Крупнокалиберная пуля из ДШК такую броню как консервную жестянку насквозь пробивает. Мина даже противопехотная у этой машины гусеницы рвет, а когда противотанковая взрывается то БМД аж подкидывает, днище в клочья, а экипаж в вечную память. Да братцы из десантно-штурмовых батальонов, ну и хреновая же у вас служба. И не зря БМД братской могилой десанта зовут. Пока иду мимо избитых этим боем десантных машин продолжаю мелкими глоточками пить сердечное лекарство. Легчает, плывет голова, немеют губы. Вот и пришли. В голову колонны, к тем машинам, что впереди четвертого батальона в ГПЗ шли.
Покореженная почерневшая машина, распущены гусеницы. Мертвая машина и духом смертным от нее так и несет. От нее поодаль метрах в пяти еще две машины. Тоже побитые все, но хоть живые. Экипажи как могут их лечат. Копошатся солдаты в БМДэшках и в нашу сторону поглядывают.
-Экипаж там, - шепотом говорит военврач и кивает в сторону мертвой БМД.
-Люки при взрыве заклинило, вот и сгорели ребята, - устало и без эмоций добавляет стоящий рядом с машиной высокий весь перемазанный черным машинным маслом механик.
-Ты полезешь? – угрюмо спрашивает подошедший офицер. У него грязная полу ободранная полевая форма, обтрепанные ботинки, и мрачное со следами отработанного горючего и масла лицо.
-Их первыми подбили, - отрывочно говорит он, - долбанули из гранатомета и п…ц, снаряды детонировали, всех в куски. Хорошо еще десант на броне был, а не в отсеке. Солдат с брони взрывной волной сдуло. Побились и поломались, а так живы. Потом духи по концевым машинам долбанули. Подбили. Вот и заперли нас. Не взад не вперед двинуть нельзя. А с гор бьют безостановочно. С пулеметов садили и с минометов. Хрен прорвешься.
Допиваю оставшуюся во фляге жидкость. Сильнее жжет все внутренности, да крепок медицинский коньячок. Да ребята всем в этом бою досталось. Стараясь не шататься иду к машине, рядом с размотавшейся гусеницей уже расстелены старые плащ – накидки, за мной военврач семенит.
-Ты подавай, я приму, - говорит он, просит, - только не спеши.
Оскальзываясь, на горячей от солнца броне лезу к башне, на ней люк уже кувалдами сбит. Только глянул вниз, только вдохнул идущий из внутренности машины смрад, так и вывернуло меня наизнанку, до желчи рвало. Меж рвотными позывами, сполз с машины. И опять желчью, до надрыва. Нееет! Больше я туда не полезу. Сгибаюсь у борта сожженной БМД и закрыв глаза слышу как издалека звучащие незнакомые голоса:
-Вот и все так …
