Пришлось идти за клеем. Но в нашем чертовом районе разве найдешь клей для стекла! Пришлось ехать на рынок. Пока автобус ждала, пока на рынке палатку с хозтоварами нашла, день и прошел.
И только я собралась ей сказать, что ее день рождения еще только начался, и поздравить ее с ним, как в коридоре зазвонил телефон. Мать осторожно поставила свой драгоценный стакан на стол и пошла взять трубку.
Я слышала через оставшуюся открытой дверь, что и как она говорила.
Сначала недоверчиво:
– Да, это я.
Потом растерянно:
– Здравствуйте.
Вероника! Это должна быть она, кто же еще? Так оно и оказалось.
Затем, по всей вероятности, последовало поздравление Вероники с днем рождения, и в коридоре стало тихо. А потом я услышала голос матери, который бесстрастно произнес только одно слово:
– Спасибо.
Вслед за этим она положила трубку.
Когда Ольга Марковна вернулась ко мне в гостиную, ее лицо снова было злое.
– Это ты подстроила?! Как ты могла!
Сначала я решила, что звонила все же не Вероника. Не могла связать с ней реакцию матери на этот звонок.
– Что это было? Опять какая-то реклама? – спросила я первое, что пришло в голову.
– Не притворяйся! Ты знаешь, кто это был! Это ведь ты дала мой телефон Семшалиной? Не отпирайся теперь!
Я и не собиралась отпираться, я опешила. Чего-чего, а такой реакции на звонок Вероники я никак не ожидала. Может, она сразу стала говорить о церкви?
– Да, я дала ей твой телефон, – сказала я. – Она захотела поздравить тебя, когда услышала от меня о твоем дне рождения. Я хорошо знакома с Вероникой Семшалиной и недавно была у нее в гостях…
– Почему же ты мне никогда не говорила, что знакома с нею?! – перебила меня Ольга Марковна.
– Да просто не пришлось к слову. Так вот, когда я у нее была, Вероника узнала, что я сейчас живу у тебя…
– Опять врешь! – с растущей яростью продолжала разоблачать меня мать. – Ты ее купила. Ты думаешь, я не знаю, что сейчас можно все купить? Да об этом пишут во всех газетах! Хочешь – Пугачева придет к тебе петь на день рождения или похороны, хочешь – Малахов, только заплати. Сколько ты ей заплатила, говори!
У матери сморщилось лицо. Мне показалось, что сейчас будут слезы, но она сдержалась и сказала с болью:
– Я тебе не старуха у разбитого корыта, чтобы утешать меня Семшалиной! Да как ты могла меня так унизить!
– Но ты же ее любишь. Вот недавно с удовольствием смотрела ее в фильме…
– В фильме – да. Но мне не надо, чтобы кто-то вытаскивал ее для меня из фильма и заставлял ее желать мне здоровья. У меня со здоровьем все нормально.
Я еще попыталась ее переубедить. Я сказала матери, что мое знакомство с Семшалиной – чистая правда и что я ее не стала бы никогда покупать, а Вероника не стала бы продаваться. Я сказала ей также, что Вероника Семшалина – мать хозяина кафе, где по выходным пела Элеонора. Лучше бы я этого не говорила.
– Ну и дочери у меня, – упавшим голосом произнесла Ольга Марковна. – Одна все врет, другая все скрывает…
С этими словами она двинулась к выходу. Я попробовала ее остановить, но она, не обращая на меня внимания, ушла к себе в комнату и закрылась там от меня.
* * *
Я не стала ничего предпринимать и вернулась к переводу. Но перевод не пошел. Создавшееся положение усугубляло еще и то, что у матери был день рождения, и оставить все так я не могла.
Сегодня у нас должен был быть праздник, я по этому случаю собиралась печь на обед ее пирожки с морковью, а потом отправиться вместе с ней, куда она захочет. А что теперь? В шкафу все еще лежал шелковый шарф ее любимого малинового цвета, который я собиралась ей подарить, но после провала сюрприза с Вероникой я была не уверена и в шарфе.
Ольга Марковна сама все поставила на место. Пробыв какое-то время в уединении, она снова пришла ко мне в гостиную.
– Не вздумай сама поздравлять меня с днем рождения. Свои дни рождения я больше не праздную. И ваши – тоже. Праздновать надо, когда есть что праздновать.
– И пирожки есть не будешь, если я их испеку?
Она подобрела у меня на глазах.
– Пирожки – это другое. Пирожки пеки!
* * *
Мои пирожки она похвалила, а потом предложила:
– Давай съездим на Ленинские горы. Посмотрим на Москву.
И перед ужином мы съездили на такси на Воробьевы горы, которые мать по-прежнему называла Ленинскими.
На Москву мы посмотрели мельком, а потом мать повернулась лицом к университету, стоявшему во весь свой огромный рост прямо перед смотровой площадкой, и оглушила меня своим признанием:
– Вот он, тот дворец, в который меня не пустили. Вместо него был детдом, а из детдома дорогу во дворцы было не найти. А как я хотела… Ты об этом знать не могла, но тоже хотела попасть в этот дворец. И попала. Это у тебя от меня. Твоя сестрица не захотела, как я ее ни подталкивала, а тебя и подталкивать было не надо. Я думала, что это она похожа на меня, а на меня похожа ты. Вот ведь как получилось…
Я растерялась.
– Ты забыла, я училась не здесь, а в инязе, – сказала я.
Она повернула ко мне и всмотрелась в мои глаза. Потом сказала:
– Не важно.
Моя поправка испортила ей настроение. Вид у нее стал усталый. Мы поехали домой и наскоро поужинали. А потом Ольга Марковна пошла спать.
14
Уже скоро был еще один день рождения. Мой. Мне стукнуло сорок.
Утром, когда мы с матерью начинали этот день, она вела себя со мной, как всегда. Но чаще, чем обычно, останавливала на мне свой взгляд, и в ее глазах появлялось что-то вроде меланхолии. Это привело меня к мысли, что она не забыла о моем дне рождения, но не знает, что должна делать. Шестнадцать предыдущих празднований она пропустила, и ей что-то мешает меня поздравить. Сделать это с учетом перерыва требует искусства общения, которым она не владеет.
Вот так это мне увиделось. И я решила ей помочь.
– Поздравляю тебя с твоим первенцем, – сказала я, когда она кончила с завтраком.
– Издеваешься?
– Нет. Во многих культурах принято поздравлять с днем рождения не только именинника, но и его родителей…
– Сорокалетие не празднуют! – заявила она мне гневно, одновременно вставая со стула. – Или тебе мало плохого?!
После завтрака Ольга Марковна любила полежать, и я было собралась проводить ее до постели, но она зло выкрикнула:
– Не ходи за мной!
Ольга Марковна ушла, а я осталась на кухне убирать со стола.
О суевериях, связанных с сорокалетием, я слышала. Но не думала, что мать может относиться к ним серьезно. Я решила, что она просто не знала, как ей реагировать на мой
