Сани тронулись. В избе светился огонь. Старуха так и не вышла на шум. Не то она крепко спала, не то ей так надоели просители молока, что она сочла за счастье остаться без коровы.
3. ВТОРЖЕНИЕ ПАРТИЗАН В РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО
В густом, укутанном снегами ельнике жарко горел костер. Вокруг костра на лапнике, плащ-палатках, бревнухах, пеньках сидели партизаны. Красные лепты спелой малиной рдели на их пестрых шапках. Луна, запутавшись в сучьях, долго пыталась выбраться на простор соседней вырубки, но так и осталась висеть над костром, будто вздумала погреться вместе с вооруженными людьми и заодно послушать, о чем они здесь говорят. А говорил вначале лишь один человек в дубленом полушубке — коренастый, сильный, как старый вяз.
— Товарищи! На объединенном заседании представителей брянских партизанских отрядов присутствуют: командир брянского городского отряда генерал-майор Дука, командир дятьковской партизанской бригады — Лосев, бежецкого отряда — Дурнев, клетнянской бригады — Данченков, дубровского отряда — Мальцев. На повестке дня стоит один вопрос: "Оказание помощи немцам, старостам, бургомистрам, комендантам и полицаям в праздновании рождества Христова". Возражений нет?
— Нет возражений! — отозвались сидящие вокруг костра.
— Тогда приступим к делу. Есть предложение, товарищи, послать господам немцам, старостам, бургомистрам, комендантам, полицаям и прочим, так их матушки, наше рождественское послание. Слово по данному вопросу имеет наш смоленский гость Гуляйбабка! Прошу вас, Иван Алексеич.
Гуляйбабка достал из-за отворота белого полушубка лист, с хрустом развернул его:
— "Обожаемые фюрером и партизанскими пулями милейшие господа фрицы, бургомистры, старосты, коменданты, полицаи и прочая пришей кобыле хвост мелочь! Любящие вас до удушения брянские, смоленские партизаны горячо поздравляют вас, слуг и блюдолизов фюрера, с рождеством Христовым и спешат сообщить вам о своем нетерпеливом желании поскорее встретиться с вами в дни этих торжеств. Мы готовы увидеть вас, где только можно: на осинке, под осинкой, на горке, под горкой, на святочных гуляньях и даже там, где вы будете, опившись самогона, спать. Наши услуги обширны и бескорыстны. Мы можем со свистом прокатить вас на лихих партизанских тройках, прокатить с кляпом во рту или с мешком на голове. Мы готовы ежедневно устраивать в ваших домах и гарнизонах пышные фейерверки, доставить вам бесплатно рождественские елки и кое-что, кое-кого на них повесить. Ну а если уж вам нужны на праздник отличные музыканты, то не бейте сапог, не ищите их. Наши партизанские виртуозы устроят вам, господа, такой концерт, что закачаешься! Впрочем, их исполнение вы и сами не раз слыхали на улицах и площадях, на дорогах и в лесах…"
Гуляйбабка перевернул лист:
— "Кто только не пускался в пляс под их музыку! Начальник навлинской полиции задавал трепака, сняв сапоги и шапку, бургомистр Дятькова — поп Введенский даже потерял портки и рясу, а старосту Питальта так подкупила наша музыка, что он, бросив глубокой ночью теплую перину, проскакал в пляске тридцать километров и оказался пляшущим на улицах Брянска.
Заявки на нашу помощь нам посылать не надо. Не стоит беспокоиться, господа. Мы явимся сами. Вот только точное время назвать вам не сможем. Днём или ночью. Но вы ждите. Ждите каждый час, каждую минуту. Не спускайте глаз с дверей и окон. Грянет мороз или разразится вьюга — не беспокойтесь. Все равно приедем. У нас лихие кони, скользкие лыжи, да и пешком мы не ленимся ходить.
Итак, до скорой встречи, господа! Да полнится звоном стекла и посуды ваша рождественская ночь! Да вознесутся ваши души выше праздничных елок! Жаждущие видеть вас, сучьих сынов, брянские, смоленские партизаны!"
Гуляйбабка сложил листок, поклонился:
— У меня все, товарищи. Какие будут поправки?
— Принять! — зашумели партизаны. — Приличное послание! Нагонит страху о-го-го!
Командир объединенных штабов генерал Емлютин предложил проголосовать за рождественское послание. Над головами сидящих у костра поднялся лес рук. Емлютин подвел итог:
— Послание принято единогласно. Это хорошо! Но одним посланием, товарищи, рождество Христово отмечать нельзя. Скуповато. Очень скуповато. Я предлагаю, товарищи, кроме послания «поколядовать» на дорогах Брянск — Орел, Брянск Москва, Брянск — Киев и дать «концерты» во всех полицейских гарнизонах, да такие, чтоб пустились в пляс все негодяи! — Генерал обернулся к Гуляйбабке: А вам и вашим спутникам, Иван Алексеевич, у меня будет особое задание.
Гуляйбабка встал. Сквозь дым костра на него смотрели чьи-то синие глаза.
4. ОПЕРАЦИЯ «СЕЙФ»
Вечером Гуляйбабке стало известно первое емлютинское задание. За Десной в небольшой деревеньке пристроился в примаки к поповской дочке дезертир-бандюга, убивший во время отступления Красной Армии финансиста стрелковой дивизии и забравший чемодан денег. Партизаны несколько раз пытались забрать у бандюги деньги, но все безрезультатно. Грабитель даже с петлей на шее не говорил, где он прячет деньги. Убивать его не было смысла. Деньги могли сгнить в тайнике. Операцию на время отложили, а вот теперь она всплыла снова. Емлютин решил попытать счастья. А не удастся ли выманить чемодан с деньгами смоленским друзьям? Гуляйбабка, как он понял, очень находчив.
Выслушав Емлютина, Гуляйбабка долго сидел, задумавшись, потом, заломив руки за спину, походил взад-вперед по землянке и наконец сказал:
— Дайте нам сейф. Большой, вместительный сейф без полок.
— Сейф? — удивился Емлютин. — Такой сейф достать трудно, но постараемся. Однако зачем вам сейф? Не понимаю?
— После доложу, товарищ генерал, а сейчас я прошу сейф.
На другой день партизаны доставили из освобожденного районного городка высокий вместительный сейф. Гуляйбабка нашел его вполне приличным, приказал погрузить на свой возок.
Ночью пустой сейф в сопровождении шести вооруженных всадников и двух подчиненных Гуляйбабки — Цаплина и Чистоквасенко — отправлялся за Десну.
— Счастливого пути! — поднял руку Гуляйбабка. — Ни червонца вам, ни рубля!
Укутанные в шубы купцов первой гильдии Цаплин и Чистоквасенко прощально подняли куничьи шапки:
— Покорно благодарим!..
Кучер Прохор тряхнул вожжами, и возок вместе с сопровождающей кавалькадой вскоре растаял в ночной темноте, только скрип полозьев да топот копыт долго слышался Гуляйбабке.
5. ОТЕЦ АХТЫРО-ВОЛЫНСКИЙ УСТРАИВАЕТ ИОРДАНЬ
Черногорская полиция праздновала рождество. Широкий крестьянский стол ломился от выпивки и закуски. Под пышной елкой, украшенной побрякушками, сидел кривоглазый начальник полиции и расправлялся с бутылью водки и жареным гусаком. Рядовая полиция кончала второе ведро браги. Лилась песня:
Мы не милиция,Мы — полиция.Гоп тир-дир-бом!Мы не водицуИз криницы,А самогонку пьем, пьем, пьем!
Громыхая каблуками по гулким половицам, укутанный в шаль полицай ввел в избу рослого священника с массивным крестом на шее.
— Тороплюсь доложить! Задержан сей поп или дьякон, черт его батьку разберет, только вижу, что шпион. Партизанская листовка у него, — полицай протянул начальнику полиции листок. — Вот извольте. В саквояже под кадилом нашел.
Начальник полиции побагровел. Гусиная кость на его зубах сухо хрустнула.
— Ты что, быдла! Как смеешь совать начальству заразу партизан? Читай! Нет, постой. Пусть лучше ее сам святой отец прочитает. Так, братцы, что ли? Послушаем святого отца!
— Послушаем! Шпарь, батя, вместо молебна. Ха-ха-ха! Священник отстранил рукой протянутую конвоиром листовку.
— Отстань, анафема. Не богохульствуй. Духовному сану дозволено господом богом читать священные писания.
— Читай! — ударил кулаком по столу начальник полиции.
Священник взял листовку:
— Что ж… Можем и прочесть. В моих руках послание брянских и смоленских партизан. Они поздравляют вас с рождеством и пишут, что хотят поскорее с вами встретиться и поскорее видеть вас на осинках.
Начальник полиции выскочил из-за стола:
— Ах вот что ты принес нам, святой гад! А ну, хлопцы, задрать ему рясу да прутьев, лозовых прутьев побольше сюда.
Несколько дюжих полицаев схватили священника, положили на лавку и накрепко привязали его ремнями, веревками к ней. Два молодых полицая принесли по охапке заиндевелых лозовых прутьев.
Терпеть муки никому не приятно — ни святому, ни простому смертному, и потому священник, не ожидая, пока взвизгнут прутья, заговорил:
— Видит бог, противиться вам, олухам, бесполезно, ибо если нечистый попутал кого, то он будет путать его до конца. Но всяк, вознамерившийся поднять руку на раба своего, должен спросить: а справедлив ли суд его, а не обрушится ли после кара господня на самого себя?
