было непросто выработать линию поведения с ней. Заметив, что в моем присутствии она неизменно впадает в смущенный ступор, не зная куда при этом девать глаза и руки, я и сам испытывал странную неловкость.
Я не мог взять в толк, как держаться в ее присутствии и о чем говорить, так что по сути все наше общение сводилось к вежливому обмену общепринятыми фразами и обсуждению ситуации в стране. С Терри же она, напротив, мгновенно нашла общий язык. Как выяснилось, в школе она преподает литературу, что незамедлительно привело мою дочь в бурный восторг. Литература всегда была ее любимым предметом и она просто обожала книги.
Со дня нашего переезда почти каждый вечер они проводили вместе и иногда из гостиной до меня доносились обрывки их разговоров или даже веселый смех. Большую часть времени я отсиживался в комнате, лишь изредка присоединяясь к ним, если они играли в настольную игру или смотрели что-то интересное по телевизору. В такие моменты Лора, как обычно, робела и замыкалась в себе, поэтому я предпочитал им не мешать.
Собственно говоря, я считал, что нам здорово повезло и был очень доволен тем, как все складывается. Рядом с Лорой Терри наконец-то стала чуть поживее, на губах ее все чаще мелькала улыбка, а лицо больше не выглядело таким удрученным и осунувшимся. Она даже перестала каждый вечер вспоминать родной город и своих навсегда утраченных друзей.
Я тоже немного пришел в себя. Дни в размеренном ритме сменяли друг друга и порой тянулись бесконечно медленно, но, в сущности, все шло неплохо. Единственное, что меня огорчало — работы становилось все меньше. Люди начинали постепенно уезжать и город пустел. За две следующие недели мне попалось всего три клиента и я подозревал, что вскоре их не останется совсем.
Редко когда к нам заезжали подкачать шины или поменять машинное масло, но чего-то серьезного не намечалось. От нечего делать я каждое утро приезжал в гараж, однако все, чем там занимался — это зря просиживал штаны, трепался с Харрисом и остальными, а также бесконечно пил кофе и курил.
К концу ноября погода сильно испортилась. На улице стало совсем холодно, подул резкий ветер, зарядили дожди. Много дней подряд они нескончаемым потоком лились с небес, прекращаясь лишь на несколько часов, но затем возвращались с прежней необузданной силой. Затянутый, без единого просвета свинцово-серый небесный купол так низко нависал над промокшей землей, что казалось, будто он давит на плечи.
Что-либо делать в такую погоду желания не возникало. Меня охватила сонливая вялость, сознание погрузилось в состояние глубокой апатии и оцепенелой ко всему безучастности. В связи с этим последние дни ноября прошли для меня совсем уж тоскливо. Иногда я даже оставался дома и, практически не слезая со своей раскладушки, много спал, что-нибудь читал или смотрел фильмы.
Это было бестолковое, лишенное каких-либо значительных событий время, но тогда я и подумать не мог, что уже скоро буду вспоминать о нем с ностальгией и грустью.
Глава 30
После нашего переезда Роб c Айлин тоже предпринимали попытки подыскать жилье в городе, однако столкнулись с теми же трудностями, что и мы. По их рассказам, со времени моей с Тоддом потасовки, жизнь в доме Дэвисов стала невыносимой. Когда мы уехали, Роб серьезно с ним разругался и дело даже чуть не дошло до драки, поэтому теперь, помимо холода и отсутствия горячей воды, их донимало его поведение.
Вечерами он стал сильно пить и порой вел себя буйно. Накачавшись пивом, ночами напролет он смотрел телевизор на полную громкость, чему-то бурно возмущался, доставал всех разговорами и грозился расправиться со мной при первой же встрече. Наша стычка еще долго не давала ему покоя.
В один из тех скучных, дождливых дней я заехал к ним после работы, чтобы забрать оставшиеся вещи, но не застал его дома. Выпив кофе и недолго поболтав с Робом и Айлин, я довольно быстро вернулся в город. В тот же вечер Сэм Дэвис подхватил простуду, у него поднялась высокая температура, а уже на следующий день он слег в постель. Больше он не поднялся.
Старик Дэвис давно был болен. На протяжении нескольких лет он упорно, но безуспешно боролся с раком легких, а теперь эта, казалось бы, незначительная простуда окончательно доконала его расшатанное здоровье. Впоследствии он пролежал в постели десять дней и состояние его с каждым часом делалось все хуже.
После визита врача всякие надежды на то, что у него есть шанс выкарабкаться, улетучились, как в ночи улетучивается яркий проблеск падающего метеора. К началу декабря он уже не приходил в сознание, беспрерывно метался в навязчивом бреду и заходился от жуткого лающего кашля. Пребывая в беспамятстве, временами он вспоминал свое детство и молодость, временами звал усопшую жену и погибшего старшего сына, но удивительно, что ни разу за те дни не вспомнил о Тодде.
Айлин как могла ухаживала за умирающим стариком и старалась облегчить его последние мучительные часы, пока однажды утром не обнаружила того без признаков жизни. Это произошло второго декабря. Когда она вошла в его комнату, тело старшего Дэвиса уже успело остыть. Умер он глубокой ночью, находясь при этом полном одиночестве и забвении.
На похороны пришли только я, Роб с Айлин, Тодд и ближайшие соседи. Погода стояла мерзкая, по-прежнему моросил дождь и дул хлесткий, до дрожи пронизывающий ветер. За прошедшие пару недель земля напиталась влагой, дороги покрылись липкой грязью, а с деревьев облетела последняя жухлая листва.
Местное кладбище выглядело уныло, что, впрочем, было под стать всеобщему настроению. Присутствующие хранили скорбное молчание, один только Тодд заливался безутешными слезами. Он был мертвецки пьян и видеть его в таком состоянии оказалось довольно-таки жалким зрелищем.
Сжимаясь от холода, я стоял над разверстой могилой, задумчиво глядел на крышку дешевого деревянного гроба и слушал мерный перестук дождевых капель, вонзающихся во влажную землю, в черную ткань зонтов, в лица собравшихся людей. В эти минуты я мог думать только о том, чтобы поскорее покончить со всеми церемониями и отправиться наконец в тепло.
Я не знал Сэма Дэвиса. За месяц, проведенный в его доме, я перекинулся с ним всего парой фраз, а потому не испытывал по поводу его кончины абсолютно никаких эмоций. Пожалуй, я чувствовал лишь раздражение, что приходится мерзнуть, стоя по щиколотку в грязи. Плюс ко всему, после смерти Анны я не очень-то любил похороны и все, что с ними связано.
Наблюдая за тем, как гроб засыпают землей, я
