— Высадить вас в Ату-Ату.
— А пока?
— А пока… — Дункан замолчал. Порыв ветра растрепал его волосы. Звезды над головой исчезли, и «Сэмосет» под беспечной рукой рулевого отклонился от своего курса на четыре румба. — Пока разберите фалы и следите за штурвалом. Я позову матросов.
В следующий момент разразился шквал. Капитан Детмар, кинувшись на корму, сорвал фалы грота с нагеля. Три туземца выбежали из крошечного кубрика, двое из них подбежали к фалам, в то время как третий задраивал люк машинного отделения и закрывал вентиляторы. Внизу Ли Гум и Тойяма опускали крышки люков и подтягивали тали. Дункан задраил люк каюты и остался на палубе, а первые капли дождя уже хлестали его по лицу, в то время как «Сэмосет» вдруг рванулся вперед, повернулся сначала вправо, потом влево, подчиняясь порывам ветра, ударявшим в его паруса.
Все ждали. Но спускать паруса было уже не надо. Ветер стих, и на яхту обрушился тропический ливень. Теперь, когда опасность миновала и канаки начали снова крепить фалы [31] за нагели, Бойд Дункан спустился в каюту.
— Все в порядке! — весело сообщил он жене. — Ложная тревога.
— А капитан Детмар? — спросила она.
— Напился, только и всего. В Ату-Ату от него отделаюсь.
Но прежде чем лечь на свою койку, Дункан надел под пижаму, прямо на тело, пояс с тяжелым револьвером.
Он заснул почти сразу же — он умел мгновенно отключаться от дневных тревог. Дункан отдавался любому делу с полным напряжением сил, как это делают дикари, но едва необходимость исчезала — он отдыхал душой и телом. Итак, он спал, а дождь все еще поливал палубу, и яхта ныряла в волнах, поднятых шквалом.
Он проснулся от чувства удушья и тяжести. Вентиляторы остановились, и воздух был жарким и спертым. Мысленно обругав Лоренцо и аккумуляторы, он услышал, как за переборкой его жена прошла в кают-компанию. Очевидно, она поднялась на палубу подышать свежим воздухом, подумал он, и решил последовать хорошему примеру. Надев комнатные туфли и взяв под мышку одеяло и подушку, он отправился за ней. Когда он уже поднимался по трапу, часы в каюте начали бить, и Дункан остановился. Было два часа ночи. С палубы доносился скрип гафеля [32], трущегося о мачту. «Сэмосет» накренился и выпрямился, и под легким ударом ветра его паруса глухо загудели.
Только он ступил на верхнюю ступеньку трапа, как услышал крик жены. Это был испуганный крик, и за ним раздался всплеск за бортом. Дункан одним прыжком очутился на палубе и кинулся на корму. В тусклом свете звезд он различил голову и плечи Минни, исчезающие за кормою в пенном следе яхты.
— Что случилось? — спросил капитан Детмар, стоявший у штурвала.
— Миссис Дункан, — ответил Дункан, срывая спасательный круг и бросая его за борт. — Право на борт и заходите по ветру! — приказал он.
И тут Бойд Дункан совершил ошибку. Он прыгнул за борт.
Когда он всплыл, то сразу увидел голубой огонек на спасательном круге, который загорелся автоматически, как только круг коснулся воды. Он поплыл к нему и увидел, что Минни уже там.
— С добрым утром! — сказал он. — Освежаешься?
— О Бойд! — больше она ничего не сказала и только коснулась его плеча мокрой ладонью.
Голубой фонарик, не то испортившийся от удара, не то совсем неисправный, замигал и погас. Когда тихая волна подняла их на свой гребень, Дункан обернулся и взглянул на «Сэмосет», смутно белевший в темноте.
Бортовых огней не было видно, но со стороны яхты слышался тревожный шум. Он различил голос капитана Детмара, покрывавший крики всех остальных.
— Он что-то не торопится. — проворчал Дункан. — Почему он не поворачивает? Ну вот, наконец-то!
До них донесся скрип блоков опускаемого паруса.
— Грот спускают, — пробормотал Дункан. — Он сделал левый поворот, хотя я приказал ему повернуть направо.
Вновь и вновь поднимала их волна, пока на четвертый раз они не увидели в отдалении зеленый огонек правого борта «Сэмосета». Он должен был бы оставаться неподвижным, если бы яхта двигалась к ним, но вместо этого зеленый огонь двигался поперек их поля зрения.
Дункан выругался:
— Чего этот бездельник болтается там? У него есть компас, и он знает, где мы.
Но зеленый огонек, единственное, что они могли видеть, и то только когда поднимались на гребне волны, неуклонно уходил от них в наветренную сторону и становился все менее и менее заметным. Дункан громко крикнул раз, другой, третий, и каждый раз в промежутках до них доносился еле слышный голос капитана Детмара, отдающего приказания.
— Как он может услышать меня в таком шуме? — пожаловался Дункан.
— Он затем и кричит, чтобы команда не услышала тебя, — ответила Минни.
Спокойствие, с которым это было сказано, заставило ее мужа насторожиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Просто он и не собирается спасать нас, — продолжала она тем же невозмутимым тоном. — Он сам столкнул меня в море.
— А ты не ошибаешься?
— Нет. Я подошла к борту посмотреть, не приближается ли шквал. Детмар, очевидно, оставил штурвал и подкрался ко мне сзади. Я держалась за поручни. Он рванул мою руку так, что пальцы разжались, и столкнул меня в воду. Жаль, что ты не догадался, иначе ты бы остался на яхте.
Дункан застонал; несколько минут он не произносил ни слова. Зеленый огонек двигался уже в другом направлении.
— Яхта сделала полукруг, — заявил он. — Ты права. Он умышленно заходит к нам с наветренной стороны. Так они не могут меня услышать. Но попытаемся еще.
Он долго кричал, иногда замолкая на минуту. Зеленый огонек скрылся, на его месте появился красный, и они поняли, что яхта пошла обратным курсом.
— Минни, — сказал он наконец, — мне больно это говорить, но ты вышла замуж за дурака. Только дурак мог прыгнуть за борт.
— Есть ли какой-нибудь шанс, что нас подберут… какой-нибудь другой корабль, я хочу сказать? — спросила она.
— Один шанс на десять тысяч, или, вернее, на десять миллиардов. Мы далеко от обычных путей пассажирских и торговых судов. И китобои не заходят в эту часть Тихого океана. Разве только случайно пройдет торговая шхуна из Тутуванга. Но, к сожалению, на этот остров она заходит только раз в год. У нас один шанс на миллион.
— И мы будем бороться за этот шанс, — твердо заявила она.
— Ты прелесть! — Он прижал к губам ее руку. — А тетя Элизабет еще удивлялась, что я нашел в тебе. Конечно, мы будем бороться за этот шанс. И этот шанс будет наш. Иначе и быть не может. Начнем.
Он отстегнул от пояса тяжелый револьвер, который немедленно пошел ко дну. Пояс, однако, он оставил.
— Теперь забирайся в круг и немного поспи. Ныряй под него.
Она послушно нырнула и поднялась внутри плавающего круга. Дункан помог ей затянуть спасательный линь [33] и затем сам пристегнулся снаружи к кругу ремнем от пистолета, пропустив его под мышки.
— Завтрашний день мы продержимся, — сказал он. — Слава богу, вода теплая. Во всяком случае, первые сутки нам придется еще не так туго. А если нас к ночи не подберут, нам просто надо будет продержаться еще денек. Вот и все.
Примерно полчаса они молчали. Дункан опустил голову на руку, которой опирался на круг, и, казалось, спал.
— Бойд? — тихо окликнула его Минни.
— Я думал, ты спишь, — проворчал он.
— Бойд, если мы не выберемся…
— Прекрати, — грубо прервал он ее. — Мы безусловно выберемся. Нет никакого сомнения. Где-нибудь в океане есть корабль, который плывет прямо к нам. Вот увидишь. Хотя, впрочем, жаль, что у меня в голове нет радиостанции. Ну, ты как хочешь, а я буду спать.
Но на этот раз уснуть ему не удалось. Примерно через час, услышав, что Минни пошевелилась, он понял, что и она не спит.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.
— Нет, о чем?
— О том, что я забыла поздравить тебя с рождеством.
— Черт побери, я совсем забыл! Конечно, ведь сегодня рождество. И мы еще много раз будем праздновать его. А знаешь, о чем думал я? О том, какое свинство оставить нас без рождественского обеда. Ну, ничего, я еще доберусь до Детмара. Уж тогда я отыграюсь. И мне не понадобится для этого железный болт. Только кулаки — вот и все.
Хотя Бойд Дункан шутил, он почти ни на что не надеялся. Он хорошо знал, что значит один шанс из миллиона, и трезво сознавал, что им остается прожить считанные часы и что эти последние часы неизбежно будут часами ужаса и мучений.
В безоблачном небе показалось солнце. Кругом ничего не было видно. «Сэмосет» уже скрылся за горизонтом. Когда солнце поднялось выше, Дункан разорвал свою пижаму и смастерил подобие тюрбанов. Смоченные в воде, они защищали головы от палящих лучей.
— Стоит мне подумать об этом обеде, как я свирепею, — пожаловался он, когда заметил, что лицо жены начинает омрачаться. — И я хочу свести счеты с Детмаром при тебе. Я против того, чтобы женщины были свидетелями кровавых сцен, но тут — другое дело. Я его разукрашу как следует!
